— Что же ты хотел бы узнать, мальчик? — спросил он после паузы.
— Все! — пылко ответил Нум. — Я хочу знать, почему есть день и есть ночь, почему летом жарко, а зимой холодно, почему днем на небе солнце, а ночью луна и звезды, почему дует ветер и течет вода, почему… почему… Я хочу знать все!
Он умолк, тяжело дыша, боясь услышать насмешку. Он привык, что братья всегда отвечали смехом на его недоуменные вопросы.
— Итак, — сказал без улыбки Абахо, — итак, мой сын, ты задаешь вопросы? И ты, кажется, умеешь рисовать? Нум опустил глаза.
— Да, — еле слышно шепнул он. — С тех пор как моя нога… с тех пор как я болен, я часто вспоминаю разных животных и рисую их пальцем на земле, когда остаюсь один.
Худая рука Абахо крепче сжала его плечо, принуждая наклониться к влажной земле тропинки.
— Нарисуй мне бизона! — приказал Главный Колдун. — Здесь, сию же минуту! Бизона или другого зверя, какого ты сам захочешь! Нум разровнял рыхлую землю ладонью и, помедлив минуту, принялся рисовать. Весь вчерашний день он думал о стаде оленей, убегающих вдаль среди высоких трав. Вожак, мчащийся впереди, был огромным и могучим, с головой, увенчанной ветвистыми рогами. Он несся гигантскими скачками, почти не касаясь копытами земли.
Несколькими штрихами Нум попытался передать это двойное ощущение силы и легкости животного. Абахо, склонившись над ним, наблюдал за его работой. Рисунок был слаб в деталях, и Нум, едва закончив, тут же стер его.
— Я не умею рисовать по-настоящему, — сказал он печально. — Олень, о котором я думал, был прекрасен… Абахо ласково поднял его.
— Если хочешь, — сказал он, — я научу тебя рисовать.
Нум посмотрел на Мудрого Старца, не смея поверить своим ушам.
— Вдвоем мы сможем сделать многое, — продолжал Абахо. — Я давно ждал этого часа…
Он крепко стиснул свои худые руки и посмотрел вверх.
— Я становлюсь стар, мой мальчик! Часто я спрашиваю себя, что же будет с Мадаями, когда Великий Дух призовет меня к себе? Кто будет лечить их, если они заболеют или получат раны на охоте? Кто будет поддерживать огонь в Священной Пещере? Кто украсит ее стены магическими изображениями животных? Мало-помалу Мадаи забудут все, чему я научил их, растеряют Знание, которое я сам унаследовал от далеких предков. Они разучатся призывать на помощь силы Земли и Неба, перестанут жить в согласии с могущественной Матерью-Природой. Они будут убивать не только для того, чтобы насытиться, и в конце концов потеряют право называться людьми.
Стремительно повернувшись к Нуму, Абахо схватил мальчика за руку:
— Я всегда надеялся, что найду среди племени Мадаев человека, не похожего на остальных воинов и охотников, который мог бы стать моим учеником и преемником. Ему я передам светильник Знания, когда руки мои ослабеют и не смогут больше держать его. Он будет знать ответы на все вопросы. А позже, когда придет его час, он передаст Знание другому Мадаю. И племя владеющее знанием, будет жить, будет расти и крепнуть. Ты понял, чего я жду от тебя, сын мой?
Нум посмотрел на Абахо ошеломленный и растерянный. Глаза Мудрого Старца горели одушевлением. Длинные белые волосы, откинутые назад, развевались за плечами.
— Я уже начал отчаиваться, — продолжал Абахо дрогнувшим от волнения голосом. — Все юноши племени похожи друг на друга. Все они подобны твоим старшим братьям: сильные, мужественные, отважные. Но ни один из них не способен день за днем, в тишине и мраке Священной Пещеры овладевать Знанием, постигать его законы и тайны. Для этого нужен человек совсем иного склада… Нум, этот человек — ты!
Низко наклонив голову, Нум смотрел на свою изуродованную ногу. Ну, разумеется, он не такой, как все остальные: он хромой! Непригодный к охоте и к бою, к далеким утомительным походам, ко всем играм и упражнениям, требующим физической закалки, выносливости и ловкости. Самолюбию мальчика льстило сознание избранности и вместе с тем его мучила тайная мысль, что Абахо остановил на нем свой выбор только потому, что Нум — калека. От нахлынувших на него противоречивых чувств, в которых он не мог разобраться, щеки мальчика вспыхнули ярким румянцем.
— Вдвоем мы сможем сделать многое, — повторил Абахо. — Мы будем изучать окружающий нас мир и откроем другие Тайны, разгадаем другие загадки… мы умножим священное Знание… усовершенствуем искусство изображения. Мы…
Внезапно оборвав свою речь, Абахо пристально взглянул на Нума, продолжавшего хранить растерянное молчание. Мудрый Старец выпустил худенькую кисть мальчика, которую он, увлекшись, стиснул так сильно, что кожа на ней покраснела, и спросил с тревогой в голосе:
— Ты молчишь, Нум? Я, кажется, сделал тебе больно?.. Взгляни на меня!
Нум поднял на Абахо свои большие темные глаза, так напоминавшие глаза маленькой Циллы. Ослепительное будущее, полное неизвестности и жгучих тайн, одновременно и привлекало и пугало его. Он испытывал гордость при мысли о том, что в один прекрасный день станет Главным Колдуном племени Мадаев, мудрецом, у которого все будут искать совета и помощи. Но к этой Гордости примешивалось ребяческое сожаление о том, что он лишен возможности, подобно другим мальчишкам его возраста, сидеть вместе со взрослыми охотниками в засаде, ожидая появления бизонов. Абахо открыл рот, желая объяснить Нуму, что охота — лишь одна из граней человеческой жизни, самая простая и примитивная, которая делает человека подобным дикому животному. Он хотел сказать, что существует другая охота, более волнующая, доступная лишь малому числу избранных: охота пытливого ума в неизведанных просторах познания. Но он удержался и не сказал ни слова, понимая, что говорить об этом с мальчиком сейчас бесполезно: Нум еще слишком молод, он все равно не поймет его!
Абахо умолк. Воцарилось молчание, нарушаемое лишь шумом ветра, который, усиливаясь, начинал раскачивать высокие тростники. Гроза приближалась.
Глухие раскаты уже доносились до них от краев горизонта. Нум бросил тревожный взгляд на небо. Но черные грозовые тучи были по-прежнему далеко.
