неспоро».
— Мое сердце не изменится, я полюбил на всю жизнь, а вашей чести надо бы знать, что своей верностью я бы мог посрамить и самое Пенелопу.
Мечник еще больше напугался, ибо он имел как раз обратное представление о верности князя, что, кстати, подтверждалось его всем известной репутацией, а князь, как бы желая совсем доконать мечника, прибавил:
— Но ты, может, и прав, никто не знает, что с ним завтра будет: я и занедужить могу, и уже чувствую, что у меня все заложило, вчера вон так меня скрутило, Сакович еле вытащил; и умереть я могу, погибнуть в походе на Сапегу, а уж сколько будет волокиты, уговоров, хлопот, этого на бычьей шкуре не хватит места записать.
— Ради господа бога, говори, что делать, ваша светлость!
— Ну что я скажу, — отвечал князь печально, — я бы сам был рад, чтобы поскорей все преграды пали.
— Вот именно, чтобы пали… Обвенчаться, а потом будь что будет…
Богуслав вскочил на ноги.
— Клянусь Евангелием! Вельможный пан, с твоим разумом быть бы тебе литовским канцлером. Я в три дни того не выдумаю, что вельможному пану сразу в голову пришло! Точно! Так! Обвенчаться и сидеть тихо. Вот это голова! Я ведь и так через два дня на Сапегу выступаю, поскольку обязан! За это время мы протопчем тайную дорожку в девичью светелку, а потом в путь! Вот это дипломат! Посвятим мы с тобой в эту тайну двух-трех проверенных людей и в свидетели их возьмем, чтобы венчание было formaliter![143] Составим брачный контракт, о приданом позаботимся, к которому я сам добавлю запись, и до срока — ша! Сударь мечник! Спасибо тебе от всего сердца, спасибо! Иди в мои объятия, а потом ступай к моей красе ненаглядной… Я буду ждать ее ответа, сидеть как на угольях! А пока отправлю-ка Саковича за ксендзом! Будь здоров, папаша, а даст бог, вскорости и дедка Радзивилла!
С этими словами князь выпустил ошеломленного шляхтича из своих объятий и выскочил из комнаты.
— Господи! — сказал про себя, охолонувши, мечник — Я ему дал такой мудрый совет, что его и Соломон бы не постыдился, а сам желаю, чтобы без этого все обошлось. Тайна-то оно тайна… А все-таки, как ни ломай голову, как ни бейся лбом о стенку, другого не надумаешь; это любому ясно! А, чтоб поганых шведов морозом пришибло да выморило всех до последнего!.. Если бы не эти переговоры, венчание-то было бы со всеми церемониями, еще со всей Жмуди понаехали бы на свадьбу. А тут к собственной жене муж должен обувши войлоки красться, чтобы не наделать шуму. Тьфу, пропасть! Не скоро Сицинские лопнут от зависти, хотя их эта чаша не минует.
Произнеся все это, он пошел к Оленьке.
Тем временем князь продолжил свой совет с Саковичем.
— Ходил тот шляхтич на задних лапах, как медведь, — говорил он Саковичу, — меня и то утомил! Уф! Я его за это стиснул, аж ребрышки на нем затрещали, и так давай трясти, что, думаю, сейчас сапоги у него вместе с портянками с ног полетят… А что я ему наплел. «Дядюшка, дядюшка!» Он прямо на глазах стал раздуваться, как будто целой кадушкой бигоса подавился! Тьфу! Тьфу! Погоди! Будешь ты у меня дядюшкой, у меня таких дядюшек на целом свете возами возить… Сакович! А я уж вижу, как она меня в своей комнатке ждет и принимает, глазки закрывши и ручки скрестивши… Погоди и ты тоже! Исцелую я тебе эти глазки… Сакович! Возьмешь в пожизненное владение Пруды за Ошмяной!.. Когда Пляска может тут быть?
— К вечеру. Спасибо вашей княжеской светлости за Пруды…
— Ничего! К вечеру? Это значит вот-вот… Если бы можно было еще сегодня, хоть и в полночь, но повенчаться! У тебя контракт готов?
— Готов. Я уж расщедрился от имени вашей княжеской светлости. Девушке для украшения отписал Биржи. Мечник потом будет выть, как собака, когда у него их отберут.
— Посидит в подземелье, так успокоится.
— Не понадобится. Если венчание окажется незаконным, то уж все незаконно. Ну, что, разве я не говорил вашей светлости, что они согласятся?
— С ним-то не было ни малейших трудностей… Вот интересно мне, что она скажет… Что-то его не видно!
— А они кинулись обниматься и от чувств плачут, да вашу княжескую светлость благословляют, да умиляются твоей доброте и красоте.
— Не знаю, какой там красоте, что-то я плохо стал выглядеть. Мне все время нездоровится, теперь боюсь, как бы вчерашнее оцепенение снова не наехало.
— Да ну, употребишь, ваша светлость, побольше горяченького…
А князь уже встал перед зеркалом.
— Под глазами синяки, и дурак Фуре мне сегодня брови криво нарисовал. Гляди, правда криво? Вот я прикажу пальцы ему в курок мушкета ввернуть, а вместо камердинера возьму себе обезьяну. Что же это мечника нету?.. Я уже к девушке хочу! Хоть поцеловать-то она себя перед свадьбой разрешит… поцеловать… обсмаковать!.. Как быстро сегодня темнеет… А для Пляски, чтобы не упирался, нужно щипчики заранее в огонек положить…
— Пляска не будет упираться, это шельма порождения ехиднина.
— И венчание будет шельмованное.
— Шельма шельму венцом ошельмует.
На князя нашло хорошее настроение.
— Где сводник будет дружкой, там другой свадьбы не может быть!
Они ненадолго замолчали, а затем начали оба хохотать, но их ржание как-то зловеще отдавалось в
