доставить тебя к князю для наказания.
— Стало быть, он хотел пожертвовать и Саковичем, — пробормотал Кмициц.
Между тем в Янове князь Богуслав, изнуренный лихорадкой и дневными трудами, лег уже спать. Он пробудился от глубокого сна, услышав шум перед домом и стук в дверь.
— Вельможный князь! Вельможный князь! — кричало несколько голосов.
— Князь спит! Не будить! — отвечали пажи.
Но князь сел на постели и крикнул:
— Огня!
Принесли огонь, одновременно вошел дежурный офицер.
— Вельможный князь! — сказал он. — Посол Сапеги взбунтовал хоругвь Гловбича и увел ее к гетману.
Наступило молчание.
— Бить в литавры и барабаны! — приказал наконец Богуслав. — Войско в строй.
Офицер вышел, князь остался один.
— Это страшный человек! — сказал он про себя.
И почувствовал, что у него начинается новый приступ лихорадки.
ГЛАВА XL
Можно себе представить, как удивлен был Сапега, когда Кмициц не только сам вернулся цел и невредим, но и привел с собой отряд в несколько десятков сабель и старого слугу. Дважды пришлось Кмицицу рассказывать, как было дело, во все уши слушали гетман и Оскерко, только нет-нет да руками который всплеснет или за голову схватится.
— Знай же, — сказал пану Анджею гетман, — кто в своей мести переходит всякие границы, у того она часто, как птица, ускользает из рук. Князь Богуслав хотел, чтобы поляки были свидетелями твоего бесчестья и позора, хотел этим еще больше унизить тебя, вот и перешел всякие границы. Но ты не хвались, ибо победу ты одержал по божьему соизволению. А все-таки должен я сказать тебе: он дьявол, но и ты дьявол! Нехорошо князь поступил, что надругался над тобой.
— Я над ним ругаться не стану и в мести, даст бог, не перейду границ!
— Ты совсем прости ему, как Христос прощал обидчикам, хоть, бывши богом, словом одним мог покарать жидовинов.
Кмициц ничего не ответил, да и времени у него не было не то что для разговоров, но даже для отдыха. Он изнемогал от усталости, однако принял решение в ту же ночь выехать к своим татарам, которые стояли в лесах и на дорогах за Яновом, в тылу войск Богуслава. Люди тогда умели спать и в седле. Приказал только Кмициц оседлать свежего коня да пообещал себе сладко поспать в дороге.
Он уже садился в седло, когда к нему подошел Сорока и вытянулся в струнку.
— Пан полковник! — обратился к нему вахмистр.
— Что скажешь, старина?
— Я пришел спросить, когда мне ехать?
— Куда?
— В Тауроги.
Кмициц рассмеялся.
— В Тауроги ты не поедешь совсем, со мной поедешь.
— Слушаюсь! — ответил вахмистр, стараясь не показать, как он доволен.
Поехали вместе. Путь был неблизкий, ехать пришлось через леса, окольными путями, чтобы не наткнуться на Богуслава; зато пан Анджей и Сорока отлично выспались и без всяких приключений прибыли к татарам.
Акба-Улан тотчас явился к Бабиничу и доложил, что было сделано в его отсутствие. Пан Анджей остался доволен: все мосты были сожжены, гати уничтожены; вдобавок разлились весенние воды, и поля, луга и низкие дороги обратились в вязкое болото.
У Богуслава не было выбора, он должен был драться и либо победить, либо погибнуть. О том, чтобы уйти, и речи быть не могло.
— Ну что ж, — промолвил Кмициц, — рейтары у него отборные, но конница это тяжелая. Толку от нее по этой грязи никакого.
Затем он обратился к Акба-Улану.
— Похудал ты! — сказал он татарину, ткнув его кулаком в брюхо. — Ничего, после битвы набьешь пузо княжескими дукатами.
— Бог на то сотворил врагов, чтобы мужам битвы было с кого брать добычу, — важно ответил татарин.
— А конница Богуслава стоит против вас?
— Несколько сот сабель, и конница отборная, а вчера еще полк пехоты прислали, и он окопался.
— Неужто нельзя выманить их в поле?
