Штаб Тренсы располагался в Каторсе, в доме у самой станции. Возле дома толпилось множество солдат, празднующих победу и потому уже несколько навеселе, хотя еще не было и девяти утра. Я спешился и, поручив своего коня заботам денщика, вошел в здание штаба, где Тренса сидел за завтраком с Камилой — она с ним не расставалась. Увидев меня, он поднялся и сказал:
— Лупе, мы одержали замечательную победу!
— Мы пахали! — рассердился я и стал упрекать его в безобразной организации боя: ведьего, Тренсы, роль свелась в конечном счете к тому, что он палил по мне что было мочи. Он и в глаза не видел неприятеля, и, если бы тому не пришло в голову убраться motu proprio[11] , бой не принес бы и половины того успеха, какого мы добились.
Но Тренса не был расположен обращать внимание на «мелкие неприятности», как он называл отсутствие согласованных действий.
— Если даже при такой плохой организации наша взяла, что будет, когда мы организуемся как следует?!
Он пригласил меня присесть, и Камила принесла завтрак. Я был ей очень благодарен, потому что уже долгое время у меня во рту росинки маковой не было.
У нас имелись причины радоваться. Мы распоряжались большим железнодорожным узлом, «ключом к Центральному плато», как его величают в сочинениях по географии, города с населением в сто тысяч жителей; к тому же мы находились всего в семистах километрах от Мехико.
Мы все еще сидели за столом, когда явилась делегация городского совета Куэвано.
— Какие гарантии вы можете нам дать? — задал вопрос дон Педро Варгас, председатель коммерческой палаты.
— Никаких.
Мы втолковали ему кое-что о законах военного времени. Гарнизон ушел, и город был предоставлен в наше распоряжение.
Как только прибыл Хамелеон, мы договорились друг с другом и вступили в город с трех сторон. Не обошлось без грабежей, и к восьми вечера мы уже расстреляли шесть человек за различные преступления, после чего воцарился порядок; в городе было введено военное положение.
Наследующий день Тренса в качестве командующего оккупационными войсками издал декрет о конфискации всех имеющихся в городе запасов продовольствия и ценных бумаг, находившихся в банках, а также об аресте двадцати заложников — представителей самых знатных семейств; выкуп за них будет установлен по соглашению.
К вечеру на двух «куртиссах» военно-воздушных сил прибыли Вальдивия, Рамирес и Орасио Флорес, прихватив с собой целый ворох прокламаций и политических манифестов, отпечатанных в Тампико; их расклеили на улицах, но читать прокламации было некому — весь народ со страху сидел по домам.
Когда к нам присоединились Анастасио Родригес и Одилон Рендон, мы собрали военный совет с целью решить, как принято выражаться, будущее Революции.
— Нам необходимо учредить пост главнокомандующего, — заявил Вальдивия на этом заседании и произнес речь на целых четверть часа, после чего мы назначили его главнокомандующим Восточной армии Освободительных сил — именно так мы решили назвать себя.
Как только Вальдивия вступил в эту ответственную должность, он поднялся и тут же заявил нам:
— Я не сделаю ни шагу вперед, не обеспечив себе выхода к границе.
Его слова ни у кого не встретили одобрения. Я считал, что нам следует атаковать колонну Маседонио прежде, чем он сконцентрирует свои войска; Тренса был того же мнения.
— Мы не располагаем достаточными силами для подобного предприятия, — заявил Вардомиано Чавес, всегда отличавшийся большой осторожностью.
— Ну, это трудно сказать. Ведь нам неизвестно, сколько людей у Маседонио, — возразил Тренса. — Давайте атакуем его, и если он нас разобьет, значит, сил у нас недостаточно, если мы его — значит, достаточно.
Я был согласен с Тренсой.
— Волков бояться — в лес не ходить. — Так я сказал. — К тому же, какие бы ни были у него силы сейчас, если мы будем выжидать, опилишь возрастут.
— Я не сделаю ни шага вперед, прежде чем не получу подкрепления от Артахо, — заявил наш главнокомандующий Вальдивия, явно желая одного — остаться в Куэвано.
Хамелеон предложил двигаться вдоль железнодорожной линии на Гвадалахару до встречи с Артахо, который подойдет с севера во главе семи тысяч пехотинцев и четырех артиллерийских полков. Все мы поддержали этот план и тут же назначили Аугусто Корону — Хамелеона — командующим Западными экспедиционными войсками.
Но, несмотря на усилия Тренсы и мои собственные, продвижение на Селайю отложили «до более удобного момента», как говорилось в протоколе, составленном нашим секретарем капитаном Сарасуа.
Упрямый Вальдивия вновь затянул свою песню:
— Я хочу открыть границу, чтобы мы могли торговать с американцами.
Он забыл, что у нас не было денег на покупки.
— Пусть Каналехо и откроет, — предложил Тренса.
— Каналехо ничего не откроет, — вставил Хамелеон, — он злой гений мексиканской армии.
Что правда, то правда, мы все это понимали.
— Предлагаю Тренсе и Арройо с отборными частями совершить молниеносный бросок на север и захватить город Пакотас, — сказал Вальдивия.
Вот тут-то мы сТренсой и допустили большую ошибку, согласившись с этим распоряжением. Нам показалось, что проще простого двинуться на север, взять Пакотас, вернуться в Куэвано и затем с помощью семитысячной армии Артахо и его четырех артиллерийских полков атаковать Маседонио, который будет, сложив руки, ожидать, когда мы соизволим сделать из него яичницу.
Глава XV
Следующие дни прошли в лихорадочной спешке. Несмотря на проливные дожди, Бенитес творил чудеса. Он построил бронепоезд — подлинный шедевр военно-инженерного искусства. Мы были так довольны его работой, что Вальдивия сразу произвел Бенитеса в подполковники.
Четырнадцатого августа мы погрузились втри железнодорожных состава — бронепоезд и два товарняка — и двинулись на север. В нашем распоряжении находился сорок пятый полк под командованием Одилона Рендона, два пехотных батальона и две батареи семидесятипятимиллиметровых орудий.
Мы доехали до места без происшествий и заняли позиции на пятнадцатом километре от Пакотаса; там к нам присоединился Каналехо со своими частями, вконец деморализованными поражением под Ларедо.
Мы устроили штаб Северных экспедиционных войск в вагоне и обсуждали план предстоящих операций, когда нам доложили, что в машине под американским флагом прибыл мистер Робертсон, консул в Пакотасе, и что он желает переговорить с нами.
— Если по ту сторону реки упадет хоть один снаряд, — заявил нам мистер Робертсон, красный как рак американец (казалось, что он, того и гляди, лопнет), — правительство Соединенных Штатов немедленно объявит Мексике войну.
Наш план предполагал предварительный обстрел города, и на той стороне реки должен был упасть не то что один, а тысячи снарядов.
— Поймите все же, что, если мы будем стрелять отсюда туда, на вашу сторону кое-что упадет, — вполне резонно заявил Тренса.
Вместо ответа американец показал нам письмо государственного департамента, из которого действительно следовало, как утверждал капитан Санчес, знавший английский язык, что они объявят нам
