войну, если мы не досчитаемся хоть одного снаряда на своей территории.
— Ваша страна всегда отличалась удивительным эгоизмом, — сказал я в сердцах Робертсону.
— Нам надоели ваши революции, — отвечал он.
Я попробовал возразить, что так не обращаются со страной, которая столько боролась за социальную справедливость.
— Боритесь себе на здоровье за социальную справедливость, но если вы не представите нам необходимых гарантий, Пакотас будет оккупирован не вами, а нами, — вот слово в слово то, что заявил нам мистер Робертсон.
Тренса — слыханное ли дело?! — был настроен в этот день миролюбиво и стал его уговаривать:
— Поймите, наше желание открыть границу продиктовано намерением торговать с вами.
— Ну что ж, открывайте и торгуйте, — сказал хитрый янки и снова заладил свое: если хоть один снаряд… Соединенные Штаты… и прочее и прочее.
Потом он вытащил бумагу и протянул нам, предлагая ее подписать. В бумаге содержалось обещание соблюдать неприкосновенность собственности американских граждан и всякое другое в том же роде.
— Ничего не подпишу, — возмутился я. У меня просто руки зачесались поставить его к стенке.
— Можете не подписывать, — отвечал он. — Но войска Соединенных Штатов займут Пакотас завтра же.
Тогда Тренса подписал, Каналехо подписал, и мне ничего не оставалось, как подписать тоже.
— Ну, что теперь будем делать? — спросил я Тренсу, когда гринго удалился. Избежать во время атаки того, чтобы половина снарядов не попала на американскую территорию, было невозможно.
— Посмотрим, может, они сдадутся по доброй воле, — таков был его ответ.
Но полковник Медина, начальник гарнизона в Пакотасе, очень хорошо понимал наше затруднительное положение и сдаться не пожелал.
Тогда мы приказали герою мексиканской авиации Хуану Паредесу совершить разведывательный полет на «куртиссе», который мы привезли с собой по железной дороге специально для этой цели. В столь серьезной обстановке нам необходимо было точно знать расположение обороны противника.
Летчик вернулся с очень дурными известиями. Неприятель держал оборону полукольцом вокруг станции у самой реки, а позади находился… генерал Першинг[12].
Я готов был уже предложить нам всем отправиться с музыкой куда-нибудь в другое место, когда Бенитесу пришла в голову новая гениальная идея.
Он придумал начинить железнодорожный вагон динамитом, подтолкнуть его паровозом до высоты на восьмом километре и там пустить вниз. Железнодорожный путь шел под гору до самого Пакотаса; мы подсчитали, что вагону будет придана достаточная скорость, чтобы он врезался в дом начальника станции и разнес на куски полковника Медину и весь его гарнизон, не причинив ни малейших неприятностей собственности американских граждан.
Этот план встретил наше горячее одобрение, и, так как времени у нас было в обрез, мы немедленно принялись за дело.
Глава XVI
Для выполнения столь сложной задачи мы выбрали вагон-ресторан «Сирауэн», знававший лучшие дни. Пока мы раздобыли динамит, а Бенитес сделал детонаторы, наступила ночь, и уже перед самым рассветом был подан специально приготовленный паровоз; с большими предосторожностями прицепили его к «Сирауэну». На паровоз поднялись мы с Бенитесом, а также машинист Часаро и кочегар. Я приказал дать отправление, состав начал двигаться сперва медленно, потом чуть быстрее до того места, примерно на десятом километре, где начинался спуск, а за ним снова подъем. Я боялся, что пороховую бочку, на которой мы едем, обстреляют. Но кругом не было ни души. Накрапывал дождь.
Достигнув вершины холма, мы остановились, отцепили вагон и толкали его несколько метров вручную, пока он не начал скользить вниз по склону. Перед тем как исчезнуть за поворотом, вагон уже успел набрать значительную скорость.
Мы посмотрели на часы и стали ждать.
Стояла тишина. Взрыва не было.
Я приказал возвращаться к своим. Герман и Каналехо уже ждали меня.
— Что случилось? — спросил Тренса. — Почему не было слышно взрыва?
— Не знаю.
Мы послали кавалерийский эскадрон узнать, что произошло с «Сирауэном».
Ожидание оказалось мучительным. Нам хотелось одного — чтобы эта затея поскорее кончилась. Все равно, наступать или отступать, только бы убраться отсюда. Мы были готовы нанести врагу задуманный молниеносный удар и выполнили бы свое намерение, если бы не американцы. Нам пришлось остановиться, как говорят, на полдороге, а теперь к тому же нас мучила неизвестность относительно того, что произошло с «Сирауэном» и нашим динамитом.
Эскадрон вернулся почти к полудню с известием, что «Сирауэн» остановился на спуске с холма на пятом километре.
Не долго думая, я поднялся на паровоз, стоявший под парами в полной готовности. Бенитес поднялся за мной.
— Машинист, на пятый километр! — приказал я Часаро.
На пятом километре действительно стоял «Сирауэн». Я так никогда и не мог объяснить себе, почему он там застрял, — ведь железнодорожный путь шел под уклон и по дороге не было ни малейшего препятствия.
— Не хватило разгону, — заключил Бенитес. — Давайте толкнем снова.
Я не согласился, поскольку не испытывал желания ворваться с паровозом и динамитом в дом начальника станции Пакотас.
Мы прицепили вагон и отвели его обратно на вершину холма на восьмом километре. Там мы остановились. Кочегар разъединил сцепление.
— Ну, машинист, — сказал я Часаро, — на всех парах до шестого километра!
И мы помчались на полной скорости, дрожа от страха и толкая «Сирауэн» впереди себя, — помчались вниз, под гору, с центнером динамита на кончике носа.
— Убавьте пару, — приказал я Часаро, как только мы миновали седьмой километр.
«Сирауэн» сразу же оторвался от нас и понесся вперед на полной скорости.
— Тормозите, машинист!
Поскольку из-за шума машины трудно было что-нибудь расслышать, мы не знали, произошел взрыв или нет. Наконец паровоз остановился.
— Должно быть, только что грохнуло, — рассуждал Бенитес.
Мы стояли там, на шестом километре, не зная, что нам делать, и ничего не видя впереди, так как путь был извилистый.
У меня не было ни малейшего желания лезть в пасть зверю, я-то хорошо знал, что рано или поздно нам предстоит встретиться с передовыми частями Медины; с другой стороны, у меня не хватало терпения, чтобы возвращаться в лагерь, снова посылать эскадрон в разведку и так далее — опять все сначала. Это значило потерять весь божий день.
— Ну хотя бы до поворота, — умолял Бенитес.
— А вы уверены, что ничего не слыхали? — обратился я к Часаро и кочегару, чтобы убедиться в неизбежности нашей поездки.
— Не знаю, что вам сказать, генерал, — пожал плечами Часаро.
— Тогда поехали вперед. Не торопясь.
И мы поехали вперед и не торопясь, миновали поворот и тут же увидели «Сирауэн». Опять на пятом километре.
Все в сердцах выругались.
