придумал ничего другого, как устроить в железнодорожном вагоне великую потеху (под этим словом я подразумеваю встречи людей с целью заняться азартной карточной игрой). Именно за картами они и сидели в своем вагоне-ресторане — Анастасио Родригес, Хуан Вальдивия, Орасио Флорес и еще несколько офицеров, — когда вдруг, как гром среди ясного неба, на них обрушивается град пуль, от которого разлетаются стекла, а игроки лезут под столы. Из своего укрытия они выглянули только затем, чтобы приказать машинисту, который вел мимо две платформы с грузом марихуаны, прицепить их вагон к паровозу и немедленно отбыть на север.
Все это мы — Тренса и я — услышали из уст самого Хуана Вальдивии; он не только не сделал ни малейшей попытки извиниться, но даже и не чувствовал в этом никакой потребности. Он так и не узнал, кто и почему совершил нападение на поезд; и никому из них не пришло в голову (а если и пришло, никго не осмелился сделать это) выйти и выяснить, какова обстановка и нельзя ли перехватить инициативу.
Правда, Вардомиано, узнав, что его настигает Маседонио Гальвес, а мы неизвестно где, решил обойти федералов с фланга. Но никто никогда не узнает, насколько тяжело было положение, потому что никто не пытался его исправить. Неведомый инициатор этой вылазки выиграл самый легкий бой в истории, а мы потеряли шесть тысяч человек за одну ночь, богатый и многолюдный город Куэвано и Апапатаро, так как Сенон Уртадо выпустил на следующий день воззвание, в котором заявлял, что он на стороне Переса Г. и «законных властей», и в качестве награды Сенон получил ранчо с четырнадцатью тысячами гектаров земли возле Сальто-де-ла-Тухпана.
Нам же с Тренсой в эту ночь в качестве трофея достался только генерал-невежда без армии, так как из всего завоеванного нами огнем и кровью он спас только свою шкуру, которая нам была ни к чему, и в тот момент мы желали лишь одного — сделать в ней хорошую дырку, — ведь никто более него не заслужил военно-полевого суда и расстрела. Мы этого не сделали — я уже писал, что начиная с того дня все свои намерения мы выполняли из рук вон плохо.
Плохо, что мы не отделались от Вальдивии; плохо, что прекратили атаку на Пакотас и отошли от границы, так как именно в тот момент мы могли перейти ее и просить политического убежища в Соединенных Штатах; плохо, что отступили к Сьюдад-Родригесу — железнодорожному узлу посреди пустынного плоскогорья, ибо, если верно, что там мы наконец встретились с Хамелеоном и могли бы встретиться с Толстяком Артахо, пожелай он этого, — также верно и то, что к концу месяца мы сидели, окруженные со всех сторон, и ждали, когда по четырем железнодорожным линиям, сходившимся в этом месте, прибудут войска, чтобы сделать из нас котлету.
Глава XVIII
Почему мы разместили кавалерийскую бригаду в асьенде «Санта-Ана»? Я бы не мог ответить на этот вопрос. Из всех возможных способов разместить свои силы этот был, без сомнения, самым идиотским. И, однако, тогда я не только предложил его, но даже и принял командование бригадой.
Верно, что «Санта-Ана» — прекрасный наблюдательный пункт; верно, что в асьенде могли свободно разместиться три наших полка; верно и то, что владелица имения сеньора Эллен Гу оказалась восхитительной хозяйкой. Но что там было делать с тысячей солдат, если мы нуждались лишь в хорошем полевом бинокле и телефоне?
Тем не менее заявление, опубликованное Германом Тренсой в «Геральдоде Нуэво-Леон», я считаю самой настоящей клеветой. Я выбрал остановку в «Санта-Ане» вовсе не «в качестве предлога, чтобы провести несколько дней с Эллен Гу», ибо если бы я затаил какое-либо бесчестное намерение по отношению к вышеупомянутой даме, то не нуждался бы ни в бригаде, ни в другом предлоге: до сих пор меня связывает с Эллен Гу нежная дружба, и мне достаточно было малейшего намека, чтобы получить все, что мне заблагорассудится. Я прибыл в «Санта-Ану» потому, что, как я уже сказал, в эти дни мы все делали из рук вон плохо.
События развивались так: мы с Одилоном Рендоном и Анастасио сидели, словно Ганнибал в Капуе, и день и ночь играли в покер с Эллен Гу, как вдруг двадцать пятого августа в полдень нам донесли о появлении на дороге передовых отрядов Маседонио. Понимая, что период бездействия кончился и приближается кульминационный момент кампании, мы бросили карты и поспешили на наблюдательный пункт.
В самом деле, нам удалось заметить кавалерийское соединение — примерно четыре эскадрона, — продвигавшееся вдоль полотна железной дороги, которая связывает Куэвано с Сьюдад-Родригесом. Сделав несколько распоряжений, я вернулся в дом, и, пока крутил ручку телефона, горны уже запели сигнал боевой тревоги.
Мне ответила станция в Саусе.
— Нет связи с Югом, генерал, — раздалось в трубке.
Я понял, что передовые части Маседонио уже перерезали линию.
— Тогда соедините меня со штабом в Сьюдад-Родригесе, — попросил я.
Послышался треск, шум и затем раздался голос:
— Штаб слушает.
— Да прежде всего установите личность абонента! — рассвирепел я: вечно они забывали это сделать.
— Двести двадцать шесть, — тут же откликнулись на том конце провода.
— Триста сорок два, — сказал я.
Код наш все время менялся от одного телефонного разговора к другому, и при строгом соблюдении тайны разгадать его было невозможно. Я попросил к телефону Вальдивию, но его не было на месте. Подошел Тренса.
— Они уже здесь, — сообщил я.
Положение было опасное, но не безнадежное. Нам предстояло встретиться с врагом, значительно превосходящим нас в числе и боеприпасами, и потому мы знали, что сможем одолеть его только в том случае, если будем действовать стремительно и атакуем неприятеля прежде, чем он сумеет сосредоточиться и занять удобные позиции. Не успел я повесить трубку, как Анастасио пришел сообщить, что показались эшелоны Маседонио.
— Атакуй их кавалерией, — сказал Тренса, когда я передал ему эту весть. Он обещал погрузить войска в вагоны и на всех парах поспешить мне на помощь.
Разговор наш стал причиной того, что двумя часами позже я атаковал войска Маседонио Гальвеса в пункте, именуемом Лас-Вакас; однако, несмотря на обещание, Тренса с пехотой так и не появился. Я оказался вынужденным отступить с большими потерями. Эту незначительную стычку газеты охарактеризовали как крупное поражение. Конечно, мне пришлось с большой поспешностью отступить к «Санта-Ане», конечно, мы потеряли более сотни убитыми, ранеными и взятыми в плен (были и дезертиры), конечно, нам пришлось той же ночью оставить «Санта-Ану», но все же это нельзя назвать крупным поражением. И, кроме того, произошло оно не по моей вине.
Когда мы покинули поле боя и заняли оборонительные позиции в «Санта-Ане» на тот случай, если неприятелю вздумалось бы нас преследовать, в автомобиле, подняв облако пыли, прибыл Герман Тренса.
Вместо приветствия он обрушил на меня град оскорблений.
— Это по твоей вине все провалилось к чертовой матери!
— Нет, по твоей, сукин ты сын!
В том же духе мы обменивались комплиментами еще некоторое время, а когда немного успокоились, поняли, что произошло и на самом деле нечто неслыханное: после того как мы договорились по телефону, что Тренса предпримет атаку на войска Маседонио Гальвеса, приближавшиеся к Сьюдад-Родригесу по железной дороге из Куэвано, в штабе раздался другой звонок. Этот звонок, вне всякого сомнения, исходил от неприятеля, который, вне всякого сомнения, подслушал наш предыдущий разговор, и, благодаря халатности телефонистов, всегда забывавших установить мою личность, неприятель в этот, второй, раз
