франты в фиолетовых костюмах, ослепительные дамы, то полуголые, то разодетые, как куклы, тьма наглых моноклей, тысячи упоительных улыбок, фары невероятных автомобилей, пена шампанского, сливающаяся с морской пеной… И я наблюдал группу рабочих, стоявших перед такой афишей. Они всматривались долго, серьезно и внимательно: вот она какова жизнь «капиталистов», читалось на их лицах…
Вероятно, очень трудно было бы их разубедить… Но вот настоящая Ницца и настоящие миллионеры и принцы на отдыхе. Какое количество плохо разутюженных брюк с вытянутыми коленками, кривых пенсне на толстых добродушных носах, щенячьего вида молодых людей в безобразных галстуках, флиртующих с веснушчатыми девицами, сколько сухопарых ног в шерстяных чулках, кислых выражений, складок жира, плохого покроя, нелепого сочетания цветов, сколько следов подагры, склероза, ожирения… И кажется ни одного элегантного мужского силуэта, ни одного красивого женского лица. Нет, вот впрочем высокий и изящный молодой человек с прелестной спутницей, одетой вполне «по-парижски» просто и дорого. Говорят по-французски. Авантюристы, должно быть…
Кто-то сказал, что наиболее «близкое к идеалу» представление о №безумной и роскошной» жизни богачей имеют белошвейки — читательницы великосветских романов. Уж не потому ли самые блестящие расточительницы и фантазерки — леди Гамильтон и графиня Дюбарри появились со «дна»: у них была «хорошая школа».
Но «ангелы», прилетающие на Лазурный берег с той стороны Ламанша и из-за океана не читают даже бульварных романов: они ничего не читают кроме газет и спортивных еженедельников. В единственной на Ривьере английской книжной лавке, чем-то среднем между газетным ларьком и лимонадной стойкой — продаются стило, зубочистки и карманные библии. Таким образом, ангелам не на чем развивать фантазии. И жизнь их томительно движется по расписанию, составленному за них метрдотелем, владельцами гостиниц, распорядителями экскурсий, администрацией казино. И не знаю — у самих ли «составителей» тоже отсутствует воображение или им слишком хорошо известна «устойчивость вкусов» тех, кого они призваны развлекать? Променад, аперитив, гольф, завтрак, автомобильное круженье от Сен-Рафаэля до Ментоны, обед, рулетка или баккара, потом шампанское у Максима. Очень много шампанского…
Времяпрепровождение, скажут, не лишенное приятности. Может быть. Но если вспомнить, что это времяпрепровождение людей, «возможности» которых неограниченны, настолько неограниченны, что для иного «ангела» установить в Румынии республику или свергнуть Муссолини — вполне доступное дело… то удивляешься, все-таки. Впрочем… я вспоминаю одного петербургского спекулянта из очень мелких, неудачника и попрошайку, при НЭПе неожиданно разбогатевшего. Я видел его в «зените славы», недолговременной, увы. Щурясь и дымя «гаваной», он говорил:
— Деньги? Что такое деньги? Пфе… — балтиновский жест разочарования и усталости. — Ну, купил я себе квартиру на Сергиевской в стиле Людовиков, ну, завел лошадь, сшил десять костюмов и еще десять сошью… А дальше что?
Не так ли рассуждает и Вандербильт[73]?
— Ну, свалю Муссолини или орошу Сахару… а дальше что? Так не проще ли, не спокойней ли «не рыпаться», жить, как все: днем разгуливать по Променаду, вечером напиваться шампанским?
А фантазия… пусть идет туда, где ей есть где разгуляться: в авантюрные романы о «безумной и роскошной» жизни богачей…
«Ангелы» приезжают в Ниццу на Карнавал и уезжают, когда он кончился. Но в Карнавале они не участвуют и даже не видят его.
Георгий Иванов. НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ
Из трех газетных мемуарных циклов Георгия Иванова два имели долгую судьбу. С 1924 года в парижском еженедельнике «Звено» начинают выходить очерки под общим заглавием «Китайские тени» с подзаголовком: «Литературный Петербург 1912–1922 гг.». Здесь внимание Георгия Иванова сосредоточено по преимуществу на явлениях культурной жизни столицы — издательствах, редакциях, литературных кабаре и т. д. Есть и портретные очерки, — Гумилёв, Игорь Северянин, Борис Садовской, Мандельштам, Луначарский, — но тон все-таки задают именно «очерки нравов». Вторым заметным мемуарным циклом станут «Петербургские зимы» в газете «Дни», но их судьба будет недолгой — они выходили с марта по июнь 1926 года. Третий цикл, «Невский проспект», который будет печататься в газете «Последние новости», откроется очерком, увидевшим свет 16 декабря 1926 года, и закончится публикацией 20 июля 1928 года.
С выходом книги «Петербургские зимы» (1928) воспоминания, которым Георгий Иванов отдал несколько лет жизни, начинают отступать на второй план в его творчестве. Будут еще разрозненные публикации в газетах «Последние новости» и «Сегодня». Но по большей части это — новые редакции ранее уже написанных воспоминаний.
В настоящем издании воспроизводятся некоторые очерки из цикла «Невский проспект», которые пока остаются малоизвестными исследователям творчества Георгия Иванова. В газете очерки не имели нумерации. Чтобы отделить один очерк от другого, публикатор позволил себе их пронумеровать.
Публикация, вступительная заметка и примечания С.Р. Федякина.
I[74]
Год назад в газетах, петитом, мелькнуло:
«Покончил с собой пролетарский поэт Николай Кузнецов»[75] .
Немного раньше, в «хронике советской литературы» я прочел стихи этого же Кузнецова:
Грубо сказано, но точно, начистоту. После — Так же начистоту — в рот дуло нагана…
Из недавно полученного письма:
«Умер Кикиша Кузнецов — застрелился в Москве Никто не ждал этого — вы же знаете, какой в нем был “запас жизни” — на четверых бы хватило…»
Значит, никаких сомнений — пролетарский поэт Кузнецов и есть Кикиша…
Этого «пролетарского» поэта я хорошо знал.
* * *
На входной двери второго этажа богатого дома на Сергиевской — медная доска:
«Тайный советник В.В. Кузнецов».
