Слушайте, что было дальше.
Выключив воду, я вылез и энергично растер себя полотенцем. И повязал его, влажное, вокруг бедер — халаты я не признаю.
Выйдя из ванной, хотел завернуть на кухню и сварить кофе (да-да, и чашечку кофе), но что-то заставило меня вернуться в спальню. Возможно, воспоминания о красиво проведенной ночи начали гнать новую волну. А может, всё проще — наступило время утренней стенды. Не знаю. Но инстинкт потянул меня туда, куда должен был потянуть.
Туда, где пахло морскими травами.
Но хочется — перехочется. И мне перехотелось — девушка была мертва.
Ее убили.
Зарезали, пока я развлекал себя под душем.
А то, что она мертва, я понял сразу. По накинутой на нее бежевой простынке расплылось огромное кровавое пятно.
Сразу, как вошел, увидел это пятно.
А когда свет включил, понял — кровавое.
Кровь это была. Она. И ее, густой и липкой, столько было, что никаких сомнений не оставалось — девушка мертва. Без вариантов.
Но всё же, стараясь не смотреть на ее взорванные ужасом глаза, я прощупал сонную артерию. Пульса не было. И я, как видел это тысячу раз в кино, провел ладонью по ее лицу.
Прикрыл глаза.
Внутри всё похолодело, вывернулось наизнанку и рухнуло вниз — до меня дошло.
А кровь еще обильно сочилась. И я сообразил, что ее вот только что. Может быть, с минуту назад. Может, меньше.
Выдернул из валяющейся на кресле кобуры ствол и, сдавленно зарычав, рванулся в подъезд. Босиком. Придерживая рукой полотенце.
Дверь в квартиру была распахнута.
Связка ключей, забытая накануне в порыве оглупляющей страсти, торчала с той стороны.
Лифт громыхал со дна бездны.
Сообразил, что догонять его уже бесполезно. Пропуская ступени, спустился на три пролета и подбежал к окну. Рванул фрамугу. Высунулся по пояс и увидел, как из подъезда метнулась в утренний сумрак неясная фигура.
С дворового автоаппендикса тут же подкатил стоящий на парах темный «круизер». И убийца — а кто же еще? — запрыгнув в него, стал стремительно удаляться от меня в иные дали.
Удерживая раму левой рукой, я кое-как изготовился и стал из такого вот неудобного положения шмалять по машине. Не знаю, попал куда или нет, но она благополучно скрылась за углом.
Матерясь и пытаясь сообразить, отчего в магазине оказалось только четыре патрона, я стал подниматься наверх.
На шестом скрипнула дверь в пятьдесят девятую. В щель просунула свой любопытный нос бдительная старуха, известная среди жильцов подъезда под кличкой Староста. Я сорвал с себя полотенце. Любопытная ведьма к стриптизу была не готова, взвизгнула и спряталась за сталью.
В общем — кино и немцы.
Вернувшись в квартиру, я заперся на все обороты и прошел в спальню. За очередной порцией экзистенциального ужаса. И хотя был весь на взводе, голова работала трезво. Насколько это вообще было в моем положении возможно.
Осмотрелся.
Ничего не тронули. Ничего не взяли. Не домушник это был залетный. Приходили с конкретной целью. Убить.
И убили.
Ее пырнули в сердце прямо через простыню. Пырнули всего один раз и лезвие сразу вытащили. Типа если уж не наверняка, так чтобы кровью истекла.
Суки!
Окровавленный нож валялся тут же. Этот был мой нож. Зэковский. Ручка из бурого рога какого-то крупного скота. Прямое лезвие из паровозного клапана. Грубый орнамент по легированной стали: цветы- листья какие-то гирляндой до самого острия. И цифры у гарды — семь, четыре, семь и еще римская шестерка. Вероятно, номер отряда. Или личный номер. Не знаю. Не сидел. Пока еще.
Этот тесак отдал мне года два назад Серега. А ему — начальник «шестерки» втулил. Как-то, было дело, закрывали мы по тендеру свою позицию — поставляли на этот дальняк какую-то фигню. Не то просроченные макароны, не то муку, зараженную хлебной палочкой. Не помню уже. Но зато помню, что полкан был вполне доволен откатами. И еще запомнил, что насчет поставок гидроптицы договориться получилось. Это у нас так зэки селедку называют. Ну а когда всю эту пошлость обмывали после удачного завершения, начальник и отдарился на радостях. Сереге нож торжественно вручил, а мне зэками же сработанные шахматы. Мы потом поменялись — у Сереги уже было три таких.
Финарь этот пылился у меня на полке в прихожей. Я уже про него тысячу лет как думать забыл… Ну что за б…ство!
И заставил себя взглянуть на нее еще раз.
