Местер Хейнрри покивал. Не знаю, какой вывод он сделал. Уже попрощавшись и осчастливив меня обещанием зайти еще, он, словно вспомнив о чем-то, спросил:
— Извините, а что у вас с лицом?
— Атрофия мимических мышц. Это врожденное.
Док остановился, держа ладонь на ручке двери, моргнул и мотнул головой. Ужаснулся, что ли? Или ожидал другого ответа?
Было что-то около полудня, я проснулась не больше четырех часов назад, но снова вытянулась на узкой койке и закрыла глаза. Док задает дурацкие вопросы, я несу в ответ какую-то чушь, а Экмен просто ждет. Ждет, когда у Аджи начнется метаморфоза. Может, мне жить осталось еще месяца три. Самка, да еще в двойном стрессе от потери оператора и потери привычного пола… Нукты не так безмозглы, чтобы легко переносить последнее. Только слишком мощное природное вооружение помешало им стать разумной расой. На родной планете они вырастают до двадцати метров, самки до тридцати. У них нет естественных врагов. Все животные крупнее их — травоядные и служат им добычей. Фактически, нукты занимают в пирамиде биосферы положение, которое на Земле в мезозой занимали тираннозавры. Или велоцерапторы, не помню…
Сбежать отсюда я не могу. Слишком много совпало невозможностей — от засова на двери до чужой планеты за стенами базы. Да и как я сбегу без Аджи?
Янина Хенце умерла быстро и безболезненно… Мне это все только кажется в последний миг перед угасанием сознания, в вене у меня игла, сейчас я засну — и не проснусь.
Я шла по узкой тропинке в джунглях. Лианы тянулись отовсюду, касались моих плеч и цеплялись за меня, как щупальца. Было ужасно жарко и очень сыро. Хорошо, что меня предупредили, и я надела закрытый купальник и шорты. И правда, самая удобная одежда.
Я подняла голову и посмотрела наверх. Там не было голубизны, только смутный свет между кронами.
Джунгли шуршали, пищали и хрустели ветками, но ни одного темного вытянутого силуэта, даже мельком, я не заметила. Думаю, они надо мной смеялись — шумели, но не показывались. Могли бы и не шуметь, если бы не хотели.
Когда прямо передо мной сверху нагло свесился хвост, я поняла, что надо мной точно смеются. Ну что же, если хвост висит, значит, надо с этим что-то делать.
Ух, сколько было визгу! Я сама завизжала и отскочила, когда он свалился с ветки — нарочно свалился, конечно, он мог и втянуть меня на этот сук. Он был ростом с меня, не считая хвоста, и в хвосте — еще столько же.
Мне было пятнадцать лет.
Он упал на спину и прикинулся дохлым. Тогда я медленно села на корточки, нашла его шею за нижнечелюстными лезвиями и стала чесать. На теле нукты это самое нежное место, но я все равно удивляюсь, как они чувствуют прикосновение слабых человеческих пальцев. Впечатление вообще-то, как фанеру чешешь.
Он шевельнул пальцами на всех четырех лапах, изогнулся и замурлыкал.
У меня отлегло от сердца. Это не оператор выбирает себе нукту, а наоборот. И иногда случается, что девчонка целый день ходит по вольеру, но ни одного даже не увидит. И уходит вечером домой в слезах и истерике, потому что это значит — все.
Профнепригодность.
Почему так, никто не знает.
Нукта под моими пальцами решил ожить. Ожил он интересно: хвост в два витка лег вокруг моей талии, меня оторвало от земли и едва не поцеловало с мокрой хулиганской мордой.
— Привет… — сказала я сипло, потому что он держал меня на весу. — Аджи.
Я давно придумала ему имя. Лет в шесть, когда впервые решила, что буду экстрим-оператором.
Донесся топот мастеров. Они примчались все трое, и еще Даниэла была с ними. Ее дочь Николь должна была идти после меня, я шла первой. Даже часа не прошло, как я связалась со своим будущим оружием. Хорошая примета — значит, никого сегодня не отчислят.
Аджи увидел их, отпустил меня и сиганул в листву. Я обиженно открыла рот.
— Он вернется, Янина, — засмеялась Даниэла, помогая мне встать.
— Вернется, — подтвердил Михаль, пряча улыбку в густых усах. — Теперь подойди к их маме. Пусть она тебя понюхает.
Мне и сейчас не нравятся мужчины с усами, а в пятнадцать лет — тем более не привлекали, но наш мастер казался мне ужасно красивым. Я поправила купальник и пошла за ним в глубь вольера.
Тогда я и увидела самку, первый и единственный раз. В дикой природе их немногим меньше, чем самцов, примерно одна к десяти. Но в питомниках столько не нужно. Во время войны было больше, конечно. Сейчас есть девять самок боевой модификации и около двадцати — домашней.
Мастер Михаль проламывался сквозь джунгли как носорог. Никогда не видела носорога, проламывающегося сквозь джунгли, но, наверное, так это и выглядит. Я шла за ним и думала, неужели он не боится встревожить матриарха? Хотя она, наверное, давным-давно учуяла знакомый запах.
Наконец мы вышли на длинную поляну. Откуда-то доносился плеск воды.
Ой, мамочка!
Да. Точно мамочка.
Ой-ой…
— Подойди, — мастер сгреб меня в охапку и чуть ли не силком повел вперед. Руки у него были сильные
