Наталья Михайловна Караванова
Яст
Космос кружится, красивый и ясный.
Из невообразимого далека возвращается еще один бог, и сам удивляется: разве такое бывает?
Тысячи солнц дышат ему в затылок. Душа поет: скоро, скоро!..
Его космолетик, покрытый звездной пылью, потерявший форму и цвет, чует дом, и не жалеет ресурса, вламываясь в туманности, прошивая скопления. Дома ждет отдых, дома ждут друзья…
Им весело, и космолетику, и тому богу. Они играют в трехмерные шахматы и смеются над бородатыми анекдотами. Они предвкушают возвращение.
И тут… они даже не поняли, что случилось. Может быть, сбой в программе, а может — случайный камень повредил чувствительный нос кораблика, но сверкнула впереди чужая планета, накренилась, заполняя собой небо, и накрыла их тьмой своей ночной стороны.
Нет, планета уцелела. И даже пожар получился локальный. Да и сам бог успел телепортироваться — благо до дома оставалось не более трех десятков парсек…
Янка прицелилась шишкой в ствол ближайшей сосны, но бросать передумала, опустила руку. Села на трухлявый пень, вдохнула теплую смесь весенних запахов.
Стряхнула с рукава тощего клеща. Тихо, хорошо. В сосняке снег уже сошел, но под елками еще лежит, рябой, пластами. По-настоящему холодный, слежавшийся в плотные кристаллы, последний снег.
У ботинок изо мха выбиваются зеленые веточки брусники, на некоторых даже есть ягоды. Темные, прошлогодние, пьяные. Если выйти к соснам, там наверняка есть строчки-сморчки.
Янка достала из кармана помятый бутерброд, разломила на две части. Одну положила рядом с кустиками брусники, от другой откусила кусочек. Если честно, есть она не хотела. Если честно, кусок в горло совершенно не лез.
Но традиция есть традиция.
Ветерок чмокнул в щеку — Здравствуй!
Отряхнула крошки с колен, улыбнулась:
— Привет, Яст! Шуршишь?
По веткам прокатилось едва заметное:
— Шуршу…
— Наши говорят, здесь трасса будет недалеко. А узкоколейку уберут. Пустишь меня, когда рельсов не будет, а?
Старые ржавые рельсы тянулись за болотцем. Уже много лет по ним не бегали поезда, зато летом там рос такой иван-чай, что взрослого человека скрывал в полный рост.
Если идти по старой железке, то на яст выйдешь обязательно. А вот обходным путем можно и миновать. Ученые про такие места говорят 'аномальная зона'. Но это чтобы было, как называть: яст, он яст и есть, а другого слова не надо.
В деревне про него много чего рассказывают, особенно старики. Но кто знает, сколько правды в тех рассказах?
Янка сбегала сюда из дому каждый раз, когда ей становилось плохо или грустно.
Или если ссорилась с теткой. Или, как сейчас. Ученица выпускного класса, Янка не ладила со сверстниками, не находилось у них как-то общих интересов.
Одноклассников когда-то это здорово бесило, и Янке тогда приходилось плохо. И битой бывала, и наказанной ни за что. Один раз на голову вылили ведро с грязной водой. Прошлые дела, детские обиды… не забылись. Но отступили.
Может, жизнь уже тогда стала бы невыносимой, если бы не яст. Не его загадки, игры. Разговоры.
Ответа не прозвучало, но в глаза ударил солнечный лучик, отраженный в большой талой луже. Значит, надо идти туда, взглянуть поближе.
У воды тянулась цепочка следов. Часть — в иле, часть — на снегу. Следы оставили чьи-то босые ноги.
Девушка сначала подумала, что медвежьи, даже успела испугаться немного. Яст — ястом, а голодный тощий топтыгин по весне, это не шутки. Но медвежий след ни с чем не спутаешь. Здесь прошел человек.
— Ох, Яст… эти твои заморочки, — пробормотала она. — Ну, холодно же босиком по снегу! Смотри, я в ботинках.
След исчезал там, где лежало причесанное талой водой разнотравье. Вода ушла в русло совсем недавно, и бурые стебли еще не везде успели просохнуть.
Янка решила, что неведомый человек вряд ли бы стал лазить без обуви по оврагам-буеракам, и выбрала самый удобный путь.
Будь это обычный лес, она, пожалуй, поостереглась бы идти за незнакомцем, но не здесь. Здесь ничего не бывает случайно.
След появился снова — в песке у родника. Яст послушался — отпечаток был, как от кроссовки.
Это развеселило девушку. Она сказала:
— А письмена огненные где? А может, у тебя здесь где-нибудь аленький цветочек припасен? И вообще, на самом деле ты принц заколдованный?
Правый берег ручейка был высоким, песчаным. Там росли молодые елочки. Именно оттуда Янке послышалось, что хрустнула ветка. То ли наступил кто, то ли специально надломили.
Она насторожилась, обвела взглядом елочки и сразу почувствовала: кто-то смотрит. Более того — рассматривает. Ее.
— Эй, там… ты кто?
Снова хрустнула ветка. Кто-то эхом повторил:
— Ты кто?
Девушка села на своем берегу ручейка, на припеке. Подозрительно спросила:
— Яст, твои шуточки? Уже не смешно.
Из еловых веток высунулась рыжая собачья морда, втянула воздух.
Янка облегченно вздохнула.
— Иди сюда, псина. Ты чей такой?
Собака оказалась большой деревенской дворнягой. Несмело вильнув хвостом пару раз, опустив низко морду, она перешла ручей по жердочке и остановилась в двух шагах.
— Бутерброд будешь?
Пасть чуть приоткрылась, показался широкий розовый язык. В желтых глазах засветились лампочки надежды.
— На!
Но собака опасалась подходить близко. Так и стояла, уставившись исподлобья на благодетельницу. Пришлось кинуть угощение. Остатки бутерброда мгновенно пропали в собачьей пасти.
— Ну, что смотришь! Больше ничего нет… эй, ты куда?
Псина даже обернулась посмотреть, идет ли за ней дарительница вкусной еды, или осталась сидеть, где сидела. Дарительница шла.
Собака вывела Янку на узкую тропинку. Возможно даже, звериную. Вильнула хвостом и скрылась в кустах. Девушка из любопытства заглянула в те кусты — вода там стояла. Темные весенние бочаги. И никаких собачьих следов. Пожала плечами — яст!
Тропка вывела к замшелым камням, над которыми высился нешуточный песчаный обрыв.
Так вот я где, обрадовалась Янка. Обрыв хорошо виден с железки и еще с того места на реке, где деревенские обычно купаются.
Стало настолько тепло, что Янка скинула куртку, завязала ее на бедрах, чтобы не потерять.
Под камнями цвела сон-трава. Синие бархатные цветы казались вспышками странного пламени. Не
