Вплоть до переписи 1896 года определяющим в Российской Империи был всё‑таки не этнический состав, а конфессиональный. Когда создавалась наша империя, она создавалась без этнического элемента, а, наоборот, с примесью всякого инонационального «прикомандированного» состава. Петр называл себя русским, но он называл себя русским менее всего по «пятому пункту» (о национальности в советской анкете о личных данных), а более как тот, кто несёт в себе миссию Руси.
Попытки выстроить из русских общин за рубежом отдельные политические проекты провалились, на мой взгляд, в первую очередь потому, что для русских, в их реальности и сложности, русский этнический проект слишком тесен. Русские больше «пятого пункта», и там, где русскоязычность выступает способом политического формирования, как в Эстонии и в Латвии, это сдерживает их влияние до тех пор, пока остаётся только этническим. Как только это переходит грань защиты прав, свобод, равенства возможностей, когда это переходит за «пятый пункт», когда люди в Эстонии и Латвии борются не только за «пятый пункт», а за равенство «пятых пунктов», тогда это обретает силу. Русские движения и русские общества в сопредельных государствах подавлены, истреблены, подчинены гэбэшному контролю, куплены, вытоптаны, они не являются самостоятельными игроками за исключением Латвии и в меньшей степени Эстонии, но, может быть, они переформатируются в левые движения и тогда будет легче. Не знаю. Короче говоря, как только мы отойдём от балалаек, не уходя от языка и от единства исторической судьбы, мы достигнем большего.
Постимперское. Для империи важно осознание своей имперскости, осознание своей судьбы. А Российская Федерация — это инерционная империя, не самосознающая себя. Создание федеральных округов как инструмента подведения субъектов федерации под конституцию, а не под федеративное соглашение — это была по своей сути имперская интенция, но на этом дело и остановилось. Инициатива Рамзана Кадырова переименовать президентов тоже находится в этом ряду, но этого явно недостаточно, это пока только бюрократические усилия, а наша русско-национально мыслящая публика мне слишком часто напоминает оркестр народных инструментов имени Осипова. Я сам в детстве играл на этой штуке.
Да. Возьмем единство исторической судьбы. Для нас консенсуальный, естественный антинацизм носит интернациональный характер. Как только мы начали серьёзно заниматься этим вопросом вовне, как тут же нашёлся Сванидзе. Это всегда двусторонняя вещь. Как только ты серьёзно начинаешь чем‑то заниматься, обнаруживаешь, что у тебя в подкладке свой родной дьявол сидит.
Думаю, что разница между империей и квазиимперией, или инерционной империей, состоит в том, что империя имеет свою осознаваемую, произносимую миссию и самосознающего субъекта имперскости. А квазиимперия — это раздаточная касса, корова на убиение. Пока она есть, все её едят, все делают ритуал имперского единства, едят одну корову. Вот они её съели, и имперскоеединство закончилось…
Я, наверное, всю жизнь буду находиться под впечатлением 1 декабря 1991 года. Референдум о независимости Украины. 91% — за. И я убежден, что, если бы в силу каких‑то обстоятельств тогда был бы проведён референдум о независимости моей родной Тульской области, наши туляки показали бы на нём 120 %. Это нерешённый вопрос для нашей нации, вопрос не отвеченный.
Поэтому я желаю этнократиям зла, чтоб они перепахались и сдохли. Но это интимно. А позитивно что? Таджики, безусловно, это — «фронтир», но «фронтир» — и греко-католики на Украине. Кто сейчас наибольшие враги России на пространстве бывшего СССР?.. Пока мы ничего не можем. Все продали и изнасиловали. Вся надежда на нас новых, больших, разнообразных, осознанных, понимающих своё консенсуальное единство — на то, что делает империю империей.
Восточная политика Польши и Россия: исторические пределы примирения
Kraina pusta, biała i otwarta —
Jak zgotowana do pisania karta
(Страна пустая, белая и открытая — Как готовый к письму лист бумаги).
Польша — будущий (во втором полугодии 2011 года) председатель Европейского союза и признанный генератор Восточной политики ЕС, центром которой является программа ЕС «Восточное партнёрство», реализуемая в отношении Азербайджана, Армении, Белоруссии, Грузии, Украины и Молдавии. Польша — и ЕС вместе с ней — заложник истории своей Восточной политики, в которой конфликтно соединяются роль Польши как цивилизованной жертвы варварской, старой и новой России — и имперская миссия Польши как бывшей метрополии для стран Восточной Европы и маяка национального освобождения для Кавказа и даже Туркестана. Если Польша останется эмоциональной и риторической жертвой имперской политики России/СССР (вернее — наследницей потерпевшего поражение националистического проекта Духиньского/Пилсудского), то она по‑прежнему будет «вечным историческим противником» современной, многонациональной, постимперской России.
Если общество и власти Польши смогут не риторически, а критично обратиться к своему историческому опыту Речи Посполитой как многонациональной империи, то им не только удастся достичь подлинного примирения с современной Россией, но найти путь к историческому евразийскому партнёрству по проекту Дмовского/Гедройца. Надо признать, что сегодня в повестке дня польско-российских отношений, несмотря на действительно важные действия Москвы по признанию ответственности Сталина за расстрел польских военных и чиновников в Катыни в 1940 году, преобладает Восточная политика «жертвы», которая требует справедливости. Но нет никаких свидетельств о том, что Польша готова признать свои
