укрыться не успел — а таковых было множество. Ну и гонят впереди себя на стены, дабы от стрел наших закрывали. А у нас на стенах почитай одни мужики, потому как витязи княжьи полегли почти поголовно… — губы князя Романа предательски запрыгали, он замолчал, но усилием воли овладел собой.
— Двадцать первого числа прорвались поганые в город, как саранча. Весь день бой на улицах шёл. Да только что взять с мужиков… На стенах-то они ещё так-сяк, а в открытом бою… Татары их всех посекли, и храм разорили, и всех баб да девок спалили… И всю Рязань спалили до угольев, и народ побили, всех до единого! М-м-м… — князь Роман не сдержался-таки, заплакал.
Великий князь сделал знак, кто-то метнулся, поднёс Роману ковш с водой — тот оттолкнул, вода плеснула на платье.
— Я уж к ночи ушёл подземным ходом, ну и бабы с ребятишками, кое-кто… Добрался до Переяславля- Рязанского, велел всем уходить в леса, а город поджечь… Потом собрал кого мог, и к тебе сюда… И Евпатий Коловрат не успел с подмогой из Чернигова… И хорошо, что не успел… Даром бы полегли також…
Князь Роман Ингваревич оборвал речь, мягко свалился на лавку. Собрание загудело.
— Отнесите его в покои — распорядился великий князь — Сомлел, не диво… Это с шестнадцатого числа, почитай, без сна, а сегодня двадцать четвёртое… Ладно. Рязань Рязанью, а нам теперь о земле владимирской печься. Так что всем сидеть на местах! Продолжим…
— … В общем, так. Тебе, Всеволод, стать под Коломной. Держать город, сколько можно держать, понял?
— Понял, батя. Вот с кем только?
— Даю я тебе шесть сотен дружины, с воеводой Еремеем Глебовичем во главе. Да в Коломне сейчас две сотни ратных людей имеется. А остатних сам наберёшь. Всех бери, кого сыщешь! Обоз с собой возьмёшь, с оружием. Всех горожан в Коломне на стены, кто только на ногах стоит. Деревенских, кто в леса не ушёл, под свою руку возьмёшь…
— Всё одно мало, батя…
Великий князь угрюмо засопел.
— Сам знаю. Но боле ратных людей я тебе дать не могу, сынок. Они тут нужнее будут.
— Понял я, батя.
— Попрошу князя Романа Ингваревича — великий князь криво усмехнулся — Ежели мы рязанцам не помогли, так пусть хоть они нам помогут… Князь Роман зело зол на поганых, вот и пусть соберёт рязанцев, кого найдёт. Под твою руку сами они не пойдут, а с Романом… Ты что молчишь, Еремей Глебович?
— А что тут скажешь, княже… Всё и так ясно… Вот одно только — сколь надо простоять?
— Дней десять хотя бы… Возможно?
— Вряд ли…
— Тогда сколь сможете. Владимир!
— Тут я, батя.
— Вы с воеводой Филиппом займёте Москву. Ежели Всеволода сомнут…
— Когда сомнут, батя — поправил Всеволод.
Князь Георгий замолк, туча-тучей. Но сдержался.
— Ладно. Опосле Всеволода твой черёд держать татар будет.
— Понял, батя. Сколько войска с собой мне дашь?
И снова тяжко молчит великий князь.
— Нисколько. Полторы сотни ратных в Москве, и это всё.
— Но батя!..
— Всё, я сказал! Филиппа Няньку с тобой отправляю — мало тебе? И покуда твой старший брат Коломну держит, собирайте мужиков со всей Москвы и весей окрестных. И держаться! Держаться!
— У меня вопрос, княже — подал голос воевода Филипп, прозванный в народе Нянькой — А не обойдут поганые Коломну да Москву лесами?
— Это вряд ли. Леса наши степнякам незнакомые, а зимой и вовсе непролазные. Нет, думаю, пойдут они по рекам. По Оке до Коломны, а от Коломны по Москве-реке… А уж от Москвы по Клязьме к нам пожалуют.
И снова замолчал. Тяжёлое молчание повисло в горнице, только бояре сопели.
— Мстислав!
— Тут я, батя.
— Тебя с воеводой нашим Петром Ослядюковичем оставляю во Владимире. Ратных людей тебе оставляю, пешников три тысячи. Всех прочих сами соберёте. Всех на стены поставите, хоть монахов.
Он снова замолк.
— Как с Суздалем будет, батя?
— С Суздалем… — князь тяжело помолчал — Вот что. На два города рати никак не хватит. Да и стены в Суздале не те, что во Владимире. Так что надобно всех суздальцев, кто на ногах, перевести во Владимир. Всех, я сказал! И не медля. Неча оборонять град обречённый, только ратных людей зря класть. Всё одно пожгут.
— Понятно, батя.
— Чтобы не пасть в поле без толку, как князья рязанские, муромские да пронские, надобна могучая рать. А потому выступаем сегодня. Сам поеду сбирать рать великую! К племяннику Васильку в Ростов гонцов отрядить немедля, и в Переяславль-Залесский к брату! И всем прочим князьям да воеводам наказ — собрать всех, кто может держать оружие. И когда обступят поганые град Владимир, вот тут-то мы их… Ладно. Всё у меня!
— Солнцеворот, солнцеворот! Зима уходит, за ней весна грядёт! Зима на мороз, а солнышко на-лето!
Скоморохи старались вовсю, гудели рожками, трещали трещотками, двое молодых ходили на руках. Князь Владимирский велел горожанам праздновать зимние праздники, и святочную неделю, как всегда, чтобы не так ела сердце тревога. Возможно, и мудрый указ… Вот только Ратибора всё это бесило. Он отошёл от окна, присел около печи, подбросил в огонь дров. До недавнего времени витязь любил смотреть на пляшущее пламя, огонь здорово успокаивал. До совсем недавнего времени…
— Сколь нам ещё тут проживать, Вышатич? — подала голос княгиня Лада.
Молодая женщина сидела, невидяще глядя перед собой огромными тёмными глазами.
— Кусок мне не лезет в горло…Сегодня эта гусыня, княгиня Агафья Всеволодовна, мне говорит запросто: «ах ты моя сиротка»… Жалеет, стало быть…
У витязя свело скулы.
— Придётся нам потерпеть, госпожа моя. Нам очень много теперь терпеть придётся.
Ратибор прямо глянул на княгиню.
— И боюсь я, что кусок постылый — ещё не самое плохое, что предстоит нам, княгиня.
— Послы Повелителя Вселенной великого Бату-хана к великому князю Владимирскому!
В свите великого князя возник шум, именитые бояре глухо зароптали. Ратибор с весёлым недоумением смотрел на послов — один явно сарацин, второй какой-то косоглазый, а третий… Третьим послом была горбатая, в бараньей кацавейке старая бабка, ни дать ни взять лешачиха-колдунья. Да уж…
— Я рад приветствовать послов великого и могучего Бату-хана! — князь Георгий встал во всём великолепии, в парче и бархате с золотым шитьём — Будьте моими гостями!
— … Да какие это послы — соглядатаи татарские, шпионы! — князь Роман Ингваревич даже вскочил
