выдохся.
После выхода на Селигерский торный путь ночное передвижение потеряло всякий смысл. К Новгороду спешно уходили санные обозы, встречных же не было вовсе. Все понимали: Торжок — последняя преграда на пути татарских орд к Новгороду. Если он падёт… Нет, не так. Теперь уже нет сомнений — как только он падёт…
Снег уже не скрипел под полозьями, а влажно шуршал, то и дело выбрасывая снежно-водянистые брызги. Надо же, весна… Неужели прожили эту страшную зиму?
Обоз растянулся, и купец притормозил. Спрыгнул, бегло проверил сбрую. Витязь тоже спешился, размять ноги. Обвёл глазами округу. На взгорке, неподалёку от дороги торчал здоровенный, потемневший от непогоды крест.
— Что сие за знак?
— Это-то? — купец вновь запрыгнул в сани — Игнач крест это, такое прозванье. Н-но, снулая! — дёрнул вожжи, и розвальни покатили, забрызгали талой жижей.
Ратибор не стал более спрашивать — что да зачем. Крест и крест. Игнач так Игнач. Мало ли крестов на Руси ныне?
Вялая, сумрачная мысль ещё не покинула отяжелевшую, будто с похмелья, голову, а опытный глаз витязя уже уловил движение. Ратибор всмотрелся. Так и есть — пара коней скачет, а всадник только один.
Гулко ухнуло сердце. Вестник. И Ратибор уже знал, угадал, какая это весть.
— Э-эй, люди русские! — всадник притормозил коней, тяжко поводивших боками, Слез, поправил подпругу, сам тяжело дыша — Всё. Нету больше города Торжка.
Обозники обступили вестника, молча и страшно.
— Позавчера пал Торжок. Никого не пощадили поганые, сделали на месте славного града пусто.
Всадник отдышался, оглаживал коней.
— И хуже того весть. Татары бают, будто разбили они рать великого князя Георгия Владимирского, укрытую в чащобе до поры. На Сити-реке дело было, сеча лютая и долгая. Все полегли, и князь Георгий тож. Так что некому ударить поганым в спину. Некому защитить землю русскую.
Всадник вновь вскочил на коня, на запасного.
— Спасайтесь, люди! Торопитесь! Батыга идёт на Новагород серегерским путём. Уже идёт!
Он пришпорил коня, и помчался, разбрызгивая талый снег. Столбняк, напавший на людей при недобром известии, разом слетел, все задвигались, обоз торопился начать движение.
— Господи… — услышал он позади себя. Обернулся. Княгиня, оказывается, тоже слезла с розвальней и сейчас стояла, чуть покачиваясь — Господи, услышь…
Она вдруг встала на колени перед тёмным крестом, врытым в землю.
— Эй, господа хорошие! Поторопиться бы нам надоть… — купец-повозник, который их подвозил (за изрядную плату, кстати), снова притормозил.
— Куда торопитесь, люди?! — вдруг возвысила дрожащий голос княгиня — Куда торопитесь все, вопрошаю я вас?! От смерти бежите? Не убежите! Молитесь! Молитесь, люди, ну как непонятно вам сие! Вот прямо тут молитесь, сейчас! Ибо нету боле силы русской, и никто не отвратит смерть вашу, кроме Господа самого!
Обоз встал целиком, и люди молчали. Только тоненько плакал где-то младенец.
— Молитесь же, люди, говорю я вам! — голос окреп, обрёл уже забытую звонкость — На что ещё вы надеетесь?! На стены новагородские? Не удержат этого ворога лютого никакие стены! Токмо вера ваша, токмо чудо и может ещё уберечь град сей от неминучей гибели. Молитесь сейчас, ну!!!
Безумные, огромные глаза смотрят в душу, с тонкого, прозрачного после болезни лица с запекшимися потресканными губами. Что-то вдруг кольнуло витязя, и он тоже встал на колени перед крестом. Медленно перекрестился сам. Господи, опять я тебя беспокою. Да, я знаю, что так нельзя. Но не для себя. Сделай так, чтобы не достигли поганые Новгорода. Услышь, господи!..
И уже спиной почувствовал, как рядом бухнулся в волглый снег их купец-повозник. Ещё, ещё! Люди сходили с саней и неловко, в своих меховых одеяниях и овчинных тулупах, а кто и просто в дерюжных армяках, один за другим опускались на колени. И вот уже весь длинный обоз сгрудился вокруг чёрного, громадного креста.
Господи, ну сделай чудо!
Конские копыта месили снег, превращая его в чавкающую кашу, кое-где уже сдобренную толикой чёрной земли. Кольцо нукеров вокруг великого Бату-хана было плотным, не позволяя никому из смертных приблизиться даже к копытам коня будущего Повелителя Вселенной. Да, именно так. Он, Бату-хан, завершит дело, начатое его дедом, великим Чингис-ханом, и выполнит его завещание, омыв копыта своего коня в водах Последнего моря.
Холёный белый жеребец Бату-хана брезгливо ступал по расквашенному снегу, норовя обходить лужи, но опытный всадник недрогнувшей рукой пресекал его попытки свернуть в сторону. Вперёд, и только вперёд!
Бату-хан думал.
Да, этот поход был тяжёлым, очень тяжёлым. Проклятые урусы никак не могли уразуметь своим лесным, звериным умом — любое сопротивление великому Бату-хану бесполезно. Разумеется, они поплатились за своё упрямство. Однако чего это стоило славному монгольскому воинству… Каждый городишко приходилось брать с боем, теряя драгоценное время, не говоря уже о головах воинов!
Только позавчера, после взятия города Торжка, Бату-хан сумел подсчитать общие потери. Из тридцати трёх туменов, вышедших в поход, уцелело только двадцать семь, да и те изрядно прорежены урусскими мечами и стрелами. Разумеется, сила ещё немалая, но…
Вот именно — «но». Почти половина войска полегла, а впереди ещё стоит этот самый Новгород. Прознатчики уже докладывали Великому — город этот очень богат, пожалуй, богаче него только Киев. Но и стены Новгорода крепки, как нигде. Каменные стены, между прочим, не то, что деревянные стены Рязани или даже Владимира. Сколько времени потребуется, чтобы разрушить их китайскими камнемётами?
Но самое скверное — весна. Это в степи весна — отрада для сердца монгола. Урусские снега чудовищно, невиданно глубоки, и что будет, когда они начнут таять…
Тёмная, раскисшая дорога змеёй тянулась, как река, блестя стёклами мелких лужиц. Дорога была пустынна. Ни одного обоза, ни пешего, ни конного… Всё живое, казалось, затаилось в страхе перед чудовищной силой монгольского войска.
Впереди, у торной дороги, разбитой полозьями урусских саней, показался большой одинокий крест, чёрный от времени. Бату-хан уже усвоил, что подобные кресты урусы обычно ставят в знак поминовения душ усопших. Чьих душ ради поставлен этот крест, интересно?
— Привал — распорядился Повелитель Вселенной, и кольцо ханских нукеров разом встало, как единое многоглавое и многоногое существо — И позовите ко мне Субудая…
Солнце пробилось сквозь тучи, и главы собора святой Софии вспыхнули, споря с солнцем своим сиянием. Мимо храма сновали бесчисленные толпы горожан и гостей, мелькали меховые шапки и драные колпаки, но больше всего было тускло отсвечивающих железных шишаков и ярко начищенных богатых шеломов. Господин Великий Новгород готовился к битве.
Два человека — высокий худой воин, в доспехах, и молодая женщина, с тонким, измождённым, иссиня-прозрачным лицом, пробирались верхом через бурлящее людское половодье. Свернули наконец в тихую улочку, оттуда — в совсем незаметный переулок.
У высокого, в две сажени забора, сбитого из толстых жердин, витязь остановился. Оглядел неказистые с виду, но крепкие ворота на здоровенных железных петлях. Постучал рукоятью меча, отступил на шаг.
Послышалось шлёпанье ног по дереву, неразборчивое ворчанье.
— Кого Бог принёс?
