— Эй, Олеша! Не сворачивай на Переяславль, слышь! Идём до Коломны!
— Кого несёт? — страж на воротной башне Коломны был спросонья, и оттого зол. Оно и понятно, ежели разоспавшегося в тепле необъятной дохи человека уже за полночь выдернуть на мороз…
— Послы князя Рязанского к великому князю Георгию Всеволодовичу Владимирскому!
Послышался шум, замелькали отсветы огня. На башне появились люди с факелами, в свете которых стало видно малую дружину рязанского посла. Ворота заскрипели, медленно отворились обе створки, сбитые из могучих дубовых брусьев внахлёст.
— Добро пожаловать, боярин!
Ратибор проехал в тесноватые коломенские ворота, плотно прижимая коня к саням, в которых ехала княгиня. Он так и держался подле на своём Серке, как приклеенный, и оседланную кобылу Игреню, на которой княгиня прибыла в Рязань, держал в поводу. Так надёжнее.
Створки тяжело бухнули сзади, заскрежетал в проушинах затворный брус. Город уже спал, ни единого огонька не виднелось в чёрном скопище домов и построек. Только факелы воротной стражи трещали на ветру, выхватывая из темноты неровный огненный круг.
— Ну что там у вас? Слышно, хан Батыга крепко наседает?
— О том едем говорить с князем Георгием — решительно пресёк расспросы боярин Вячко — А ну, голова, укажи нам постой!
…Послов князя Юрия Рязанского определили на постой в обширной горнице княжьего гостиного дома, стоявшего сейчас пустым. Князь Георгий Всеволодович слыл крепким хозяином, и в каждом городе, подпадавшем под его руку, имел такие вот постоялые дворы, в которых при нужде могло разместиться сотни две конных дружинников — очень удобно, когда объезжаешь владения.
Княгине Ижеславской отвели отдельную комнату, в которую углом вдавалась громадная небелёная печь, сложенная из дикого камня, с трубой — княжьи покои топились по-белому. Камни печи потрескивали, прогреваясь, видимо, дров не жалели. Зев печи выходил в другую комнату, побольше. Жаль. Ратибор любил глядеть на пляшущее в печи пламя…
Возле печи уже суетились две сенные девки, устраивая постель для княгини — две широкие сдвинутые вместе лавки, застеленные кошмой в три слоя, и уже поверх кошмы льняная простыня. Да ещё и пышная подушка с собольим одеялом. Богатая постель.
Девицы перешёптывались, поблёскивая искоса глазами на рослого витязя. Должно быть, обсуждали, как это госпожа не боится ночевать одна в комнате с мужчиной. Наплетут теперь с три короба… А, пусть их. Не о том теперь думать надобно.
— Не надо ли чего, госпожа?
— Идите, идите, милые.
— Спокойной ночи, госпожа — девки упорхнули вон, давясь смехом. Ну, дуры…
— Я тут постою, за дверью, госпожа моя. Покличешь… — Ратибор взялся за железное кольцо, вделанное в дверь
— Слышь, Вышатич… Ты бы лавку себе добыл — княгиня распустила волосы, расчёсывала их гребнем — Ну чего ты, в самом деле, на пороге спишь…
— Так безопасней — улыбнулся витязь — с лавки же упасть можно…
Княгиня фыркнула, блестя глазами, и не сдержалась — рассмеялась.
Х-ха!
Низкорослый кочевник на маленьком мохнатом коньке распался надвое вместе с конём — Ратибор срубил его наотмашь, с оттягом, от плеча наискось. И не успел витязь опустить меч, как обе половинки степняка с противным чавканьем зашевелились, вспучились, и вот уже вместо одного против Ратибора стоят двое.
— У-у-у-у! — с волчьим воем враги атакуют, норовя зайти с двух сторон.
Эх, неверно ударил… Ладно…
Х-ха! Х-ха!
Головы степных разбойников отлетают прочь. Миг, другой — и вместо отрубленных голов на плечах вспухают новые. Но самое страшное — у отрубленных голов внизу начинает шевелиться, расти нечто бледное, постепенно превращаясь в недостающее до полного комплекта — коней с сидящими на них туловищами. Ещё чуть, и против Ратибора стоят четверо.
— Уррагх! — вся четвёрка атакует одинокого витязя, норовя окружить. Теперь Ратибору по- настоящему трудно, но он всё-таки ухитряется отрубить пару рук с кривыми саблями. Тщетно — на месте отрубленных у степняков тут же отрастают новые, и притом уже с саблями, а из отрубленных рук медленно вспучиваются новые бойцы…
И тут Ратибора пронзает запоздалое прозрение — лук! Их надо бить из лука, и только из лука! Их всех надо бить только из луков, не подпуская близко…
Страшный удар кривой сабли обрушивается на голову. Пропустил-таки…
— …А-ах… Любый мой, Владушко… Не отправляй меня от себя… Не надо… Как я жить без тебя…
Ратибор мгновенно проснулся, рука по привычке сцапала черен меча. Сердце колотилось сильными, неровными толчками и непривычно ныло тупой болью. Фу ты…
— А-а… Не оставляй… Не уходи…
Во тьме смутно белело пятно. Княгиня Лада скинула с себя соболье одеяло — жарко возле самой печи — беспомощно раскидалась на постели.
— А-а… Не умирай…
Знакомо пробежала по спине холодная ящерка. Не выдержав, Ратибор встал, нашарил огниво, зачиркал кремнем по мелко насечённому калёному железу. Затлел трут, вспыхнуло пламя — витязь зажёг свечу.
Княгиня Лада уже не спала. Лежала на спине, неподвижно глядела перед собой огромными тёмными глазами, в которых медленно оседал ужас ночного кошмара.
— Ты кричала, госпожа моя — Ратибор поправил скинутое на пол одеяло.
— Сон я видела, Вышатич.
Витязь чуть улыбнулся. Как ноет сердце, однако…
— Спи спокойно. Сон есть сон.
— Убьют его сегодня, Вышатич. И всех убьют.
— Типун тебе на язык! — не сдержался Ратибор, забыв о вежливости. А холодная ящерка так и бегает взад-вперёд по самому хребту… И всё не проходит сердце…
Княгиня Лада смотрела сквозь него.
— Типун мне на язык — согласилась она, медленно, врастяг произнося слова.
— Н-но, снулые! — рязанский ратник, правящий лошадьми, щёлкнул кнутом, и лошадки послушно прибавили ходу. Ратибор даже не пошевелился, однако умный Серко тоже прибавил — он уже сообразил, что надо держаться ближе к саням, на которых ехала молодая княгиня. Сегодня она была очень бледна, сидела неподвижно, глядя сквозь мир невидящими глазами.
— А я ему гутарю — дурень, да у ейного папашки денег куры не клюют, не по себе древо рубить взялся… — балаболил парень, стараясь по-своему развеселить молодую женщину. Княгиня не пресекала, и Ратибор тоже. Тоже почуял неладное парень, стало быть, а что до разговору — как может, старается…
— Умолкни, Онфим — тихо, медленно вдруг сказала Лада. Парень поперхнулся на полуслове, замолчал — Ратибор…
— Здесь я, госпожа — отозвался витязь. Сердце как начало ныть, так и не отпускало с утра. Худо… Какой боец с таким сердцем…
— Убивают его, Вышатич. Вот сейчас убивают его.
Ратибор молчал. Как ноет сердце…
