— Как видите, господин рейхсканцлер!
— Но Британскую империю тоже создали авантюристы. А вот теперь ею правят бездарности!
Чиано вежливо промолчал, а фюрер продолжил:
— Сами видите, что союзу демократий надо противопоставить наш союз! Надо перейти в наступление!
— Но это встревожит многих!
— Да! И с точки зрения тактики мы в качестве маневра используем антибольшевизм. А тогда те, кто опасается пангерманизма или итальянского империализма и могли бы объединиться против нас, скорее будут склонны к обратному. Да — если они усмотрят в германо-итальянском союзе барьер против внутренней и внешней угрозы большевизма.
Чиано молчал, но уже крайне заинтересованный, и Гитлер объяснил ему:
— Мой план таков… Если Англия увидит, что постепенно создается созвездие государств, готовых под знаменем антибольшевизма образовать единый фронт с Германией и Италией, что мы создали единый блок в Европе, на Востоке, на Дальнем Востоке и даже в Южной Америке, то она не только воздержится от борьбы с нами, но постарается найти средства и пути для соглашения с этой новой политической системой…
— А если нет? — встрепенулся Чиано.
— Что ж, в противном случае — если Англия будет по-прежнему замышлять планы нападения и стремиться выиграть время, мы ее просто разгромим, потому что вооружение Германии и Италии будет происходить быстрее…
— Но потенциал Англии все же велик! — возразил посланец дуче..
— О! Дело не только в строительстве судов, орудий и самолетов! Британцам надо будет еще приступить к значительно более длительному и трудному перевооружению духовному…
План Гитлера был обширен и неглуп.
Блок в Европе — это Германия, Италия, Испания, Венгрия…
Восток — Польша.
Дальний Восток — Япония и зависящие от нее районы Китая, прежде всего Маньчжоу-Го…
В Южной Америке позиции немцев тоже были весьма сильны. Достаточно вспомнить, что Эрнст Рем в двадцатые годы создавал армию Боливии…
Но антибольшевизм Гитлера (да и Муссолини) не означал автоматического антисоветизма. У Меера — Макса Литвинова его антинацизм был густо подкреплен германофобством как таковым. И он к середине тридцатых засадил в «тело» двусторонних наших отношений с немцами немало «заноз»…
А вот у Гитлера два вроде бы близких понятия не отождествлялись безоговорочно. И в доверительной беседе он видел стержнем своего антибольшевистского блока не идею уничтожения большевистского СССР, а создание такой политической системы государств, где антибольшевизм был бы основой прежде всего внутренней политики.
В целом такая концепция была ориентирована на войну отнюдь не автоматически. Если разобраться, она вообще не была ориентирована на войну, используя антикоммунизм как действительно тактическое средство выиграть время, чтобы окрепнуть и взять на себя в Европе функцию лидера.
Собственно, это были старые идеи «Серединной Европы» под германской рукой, переосмысленные с учетом новых реальностей… Ранее базой союза предполагалась экономика. Теперь— мировоззрение…
Вскоре после беседы фюрера с Чиано этому плану Гитлера было положено начало подписями Риббентропа и Мусякодзи. Но план этот, повторяю, не мыслился им как антирусский и антисоветский.
Да и для Муссолини все было не так уж и однозначно. Мы еще это увидим — в свое время.
ПО ВОЗВРАЩЕНИИ в начале ноября 1937 года в Рим из грандиозно чествовавшего его Берлина дуче был встречен на вокзале — кроме, естественно, прочих — и Габриэле д'Анунцио…
— Этот союз приведет Италию к краху, — предупредил он дуче.
— Чепуха!
— Нашим лучшим союзником была и остается Франция!
— Глупая чепуха!
— Это ты глупец!
Взбешенный бывший друг удалился на свою виллу у озера Гарда— к молодой красивой медсестре- австриячке Эми Хейфлер, а для дуче начинается период «австрийских» сомнений… Ведь однажды он публично заявил: «Я никогда не позволю, чтобы Австрия — этот оплот Средиземноморья— стала жертвой пангерманизма». Хотя вскоре после заключения Антикоминтерновского пакта он как-то бросил, что ему надоело защищать независимость Австрии…
Закончились сомнения 10 марта 1938 года, когда Муссолини получил личное письмо Гитлера. Его передал личный представитель фюрера, принц Филипп Гессенский, зять итальянского короля, женатый на его дочери, принцессе Мафалде.
«
И 12 марта Гитлер въезжает в Вену… Накануне, в пятницу 11 марта, в половине десятого принц Филипп позвонил Гитлеру из Рима.
— Я только что вернулся из палаццо Венеция. Дуче отнесся к письму весьма дружелюбно и передает вам свои наилучшие пожелания… Он сказал, что его позиция определена дружбой, освященной «осью»…
В Берлине явно и с удовлетворением перевели дух…
— Прошу вас, передайте дуче, что я это буду помнить всегда!
— Понял, мой фюрер!
— Всегда, всегда, всегда! Что бы ни случилось. Я готов идти с ним рука об руку, что бы ни случилось!
— Да, мой фюрер!
— Если ему когда-либо понадобится моя помощь, если он будет в опасности, то я буду рядом с ним, даже если весь мир встанет против него…
— Да, мой фюрер!
Гитлер был искренним националистом и родину свою любил, а родиной его была Австрия, хотя он остро был предан идее Большой Германии. Которую, впрочем, не мыслил себе без Австрии…
Позиция, занятая в конце концов дуче, была прежде всего реалистичной, но всегда ли люди, а тем более — государственные лидеры ведут себя здраво?
И Гитлер был благодарен дуче прежде всего по-человечески… Ведь завтра бывшему мальчику Адольфу предстоял день, его и страшащий неизвестностью, и, возможно, несущий самый сладкий триумф — счастье воссоединения его малой немецкой Родины с Родиной большой…
Напряжение к вечеру 11 марта достигло максимума, а ответ дуче сразу разрядил его…
Однако сам дуче был от радости далек, как и итальянцы, в глазах и в душах которых дуче сразу же потускнел…
И нервная реакция Муссолини выразилась в том, что 16 апреля он заключает «второе джентльменское соглашение» с Англией.
Но общий курс уже почти решен. Как и было сказано им в Берлине, дуче уже почти готов был идти с Германией до конца…
Что же до д'Анунцио, то 31 марта он обрел свой конец на собственной приозерной вилле. А Эми Хейфлер, исчезнув, вскоре появилась в Берлине. И «своевременная» смерть поэта-германофоба поставила психологическую точку в антигерманском прошлом дуче.
