Я рассуждал, — это наша свобода.
Будут тебе о другом напевать,
Можешь не слушать и наплевать».
Шел я, вихрастый, худой и губастый.
Встретил тебя и сказал тебе:
— Здравствуй! —
Ты засмеялась.
Бровь подняла.
Мне показалось:
Все поняла.
Мы проваландались самую малость:
Скоро пошли непогожие дни.
Но по парадным не обжимались:
Ты в эти годы жила без родни.
Смелая девушка. Первая женшина!
Первое чудо средь вечных чудес...
Помню, как мне залепила затрещину,
Но, не робея, я снова полез.
Было в ту пору мне девятнадцать,
Было в ту пору тебе — двадцать два.
Надо сдаваться...
Куда же деваться?
Даже не стоило драться сперва.
Нравилась нам поначалу забава.
Нам поначалу хватало запала.
Мы просыпались в первом часу.
Ты в институт торопилась... Духами
Прыскала локоны и за ушами,
И на лету наводила красу.
Кальки сворачивала, а руку
Не успевала всадить в рукав...
Глянем — и бросит опять друг к другу,
Тут уж не прячься и не лукавь!
Но очумелые, как укротители,
(Что человечат, калечат зверей),
Помню, мои озверели родители
И от любви уводили твоей.
Родичи, что ли, твои не потрафили
И о тебе небылицы плели
(Все потому, что свои биографии
Предки мои, как невинность блюли).
Помню, они не на шутку гордились,
Что обошли все капканы с умом:
И в оккупациях не находились,
И не пропали в — тридцать седьмом.
Ну а твои были шиты не лыком!
Вождь их чинами сперва наградил:
Дядька был маршалом, батька комбригом,
Ну а с мамашей — Фадеев крутил...
Впрочем, другие романы затеяв,
Скоро мамашу оставил Фадеев,
Думать Фадеев о ней позабыл,
Но о семье позаботился Сталин;
Маршал немедля был к стенке поставлен,
Батьку с мамашей загнали в Сибирь.
..............................................................
..............................................................
Вся извелась моя бедная мачеха,
Перед отцом исходила тоской:
— Если мерзавка опутает мальчика,
То пропадет он с анкетой такой!
Был я беспечный, безжалостный парень,
В головы им, точно гвозди, вбивал:
— Блок был опален, Есенин опален
И Пастернак-то в чести не бывал. —
Где там! От гнева на стенку полезли...
Что им Есенин, что Пастернак?
И потому к ним на Красную Пресню
Я уже было ходить перестал.
В полдень мы хлеб с маргарином жевали
И за стихи принимались опять.
Их ни в едином не брали журнале,
Но на журналы было плевать.
Хуже — что худо жилось нам без денег
И что ни вечер кидалась ты в плач:
Дескать, я бездарь, отпетый бездельник
И никакой не поэт, а трепач.
Пишешь стихи? Так пиши для печати.
Я понимал: это крик о пощаде.
Скоро от слез твоих вовсе промок,
Только с собою сладить не смог.
