Старик ворчит. Он стар.
С того небось ворчит.
С того, что слаб, что сдал, —
Ворчание как щит.
Ворчание как круг,
Чтоб не уйти на дно.
Ворчание как друг,
И с ним оно давно.
На фронте, может, был,
А может, и сидел,
А нынче хвор и хил
И вовсе не у дел.
И ты к нему не лезь,
Хотя вы с ним равны,
И на свою болезнь
Гляди со стороны.
II
До смерти было далеко,
Но до испуга близко...
Постукивало домино,
Но звук был глуше писка.
Из капельницы сильный жар
По шлангу капал в руку,
И я в ночи соображал,
Идти откуда звуку.
В окно с больничного двора?
А может, из котельной?
Но доминошная игра
Спех обрела хоккейный,
Как будто заскользили вдруг
Игрушечные клюшки,
И равномерным был тот стук.
Но я лежал в отключке.
1988
СТАРОСТЬ
Старость — странность, как Зазеркалье,
Как четвертое измеренье,
Как материи иссяканье
И параметров измененье.
Так и тянет обратно в детство
Всякой сладостью начиняться,
Детективами наглядеться,
Телевизором начитаться.
Что ж, погодки и однолетки,
Пухнут вены и стынут жилы,
И успехи на редкость редки,
Но покуда живем и живы,
Не насытится око зреньем,
Не насытится ухо слухом,
Не насытится угрызеньем
Память сердца, а дело — духом.
1988
ПРОРОК
Степи Киргиз-Кайсацкие,
Бунтов седых подруги,
Удаль и плеть казацкие
И крепостные муки
Вновь, через два столетия
Отражены убого
В жалких, как междометия,
Проповедях пророка...
Без языка не выразить
Душу — с того горазда
Всех языкатых вырезать,
Словно они — дворянство.
Смотрят опять из Азии
Горько и обреченно
Желтые очи Разина,
Черные — Пугачева.
1987
ЗАБОЙ
Стих — не особняк и не яхта,
Не “опель” и не “мерседес”,
