собирается.
— До свидания.
Я спустилась на первый этаж и прислушалась: шаги Шнайдера раздавались где-то в районе третьего. Подождав еще немного, я быстро, но бесшумно начала подниматься следом. Замерев чуть ниже третьего этажа, я видела, как Шнайдер остановился перед стальной дверью, оклеенной пленкой под темное дерево.
Он неторопливо достал из кармана связку ключей и, выбрав один, сунул его в замочную скважину.
Как только лязгнул последний замок и дверь открылась, я рванула наверх.
Шнайдер даже не сразу заметил, что я проскользнула мимо его спины в прихожую, а когда заметил, было уже поздно — я оказалась в квартире.
— Назад, тварь! — попытался он остановить меня.
Когда Шнайдер следом за мной вбежал в комнату, он уже ничего не говорил. Его колени подогнулись, и, если бы не кресло, стоявшее рядом, он грохнулся бы на пол.
Так Шнайдер прореагировал на скрюченный труп Борщева, лежащий на полу между диваном и телевизором. В том, что это труп, у меня лично не было никаких сомнений. Судя по реакции Шнайдера — у него тоже. Слегка подсохшая лужа крови, натекшая из-под тела Вячеслава Михайловича, только подтверждала это.
Он был одет в пеструю майку и потертые шорты, переделанные из старых джинсов. На его ногах, покрытых редкими темными волосами, были шлепанцы, один из которых почти свалился.
Усевшись в свободное кресло, стоявшее неподалеку, я закинула ногу на ногу и закурила, наблюдая за Шнайдером. Он был как в ступоре.
— Где Овчаренко? — прервала я наконец затянувшееся молчание.
— Я не знаю, — пролепетал Шнайдер, которого била мелкая дрожь, хотя в квартире было далеко не холодно.
— Если вы будете продолжать запираться, — Произнесла я, выпуская тонкую струйку дыма, — думаю, вы будете следующим.
Шнайдер вдруг вскочил с кресла и, бросившись к шкафу, начал открывать и закрывать дверки. Он судорожно выдвигал ящики, швырял белье на пол и, наконец, не найдя, по-видимому, того, что искал, опустился на пол, обхватив голову руками.
— Деньги, деньги, — чуть слышно шептал он.
Потом подполз на коленях к телу Вячеслава Михайловича и склонился над ним.
— Слава, — произнес он и поцеловал распростертый на полу труп в лоб.
Из горла Шнайдера вырвалось рыдание, крупные слезы катились по щекам и падали на бледное лицо Борщева.
Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем Шнайдер более-менее успокоился.
— Теперь вам стоит все мне рассказать, — внятно произнесла я, стараясь как можно лучше донести смысл сказанного до Шнайдера, — хотя бы для того, чтобы я помогла вам выпутаться из этого дерьма.
— Да, да, я все расскажу. Я ни в чем не виноват. — Шнайдер продолжал стоять на коленях перед телом Борщева.
— У вас пропали деньги?
— Да, почти двести тысяч долларов.
— Ого, — я тихонько присвистнула (ровно половина суммы, полученной Овчаренко от «Тарасовнефтегаза»), — откуда они у вас?
— Слава принес, я не знаю, где он их взял.
Он сказал только, что теперь нам не надо будет думать о работе.
— Когда он их принес?
— В тот день, когда мы уехали в Болгарию.
— Вы? — Я внимательно посмотрела на Шнайдера. — Так это вы ездили в Болгарию вместо Овчаренко?
— Да, — Шнайдер кивнул, — Слава сказал, что нужно, чтобы я поехал по документам Юрия Анатольевича. Господи, что же теперь будет?
— Каким образом вы могли ехать по документам Овчаренко? — Я не обратила внимания на его восклицание.
— Мы с ним очень похожи, — со вздохом произнес Шнайдер, — у меня даже прическа была такая же. Это после поездки я постригся.
Как же я не заметила раньше! Я мысленно представила на почти лысой голове Шнайдера копну волос. На меня смотрел Юрий Анатольевич Овчаренко. Один в один. Да-а. Вот это номер! Рост в паспорте не указывается, поэтому-то Шнайдер, который был ниже Овчаренко, смог легко пройти все границы и таможни. Прямо кино какое-то.
Выходит, что Юрий Анатольевич никуда из Тарасова не выезжал.
— А как Борщев вам это объяснил, ну то, что вы поедете под фамилией Овчаренко?
— Никак, — просто ответил Шнайдер, — сказал, что так надо.
