Каландара.
В течение сорока лет он странствовал по свету и рассказывал на базарных площадях обучающие истории. Одни говорят, что он был сумасшедшим (его имя так и переводится), другие – что он один из «преображенных», развивших в себе способность воспринимать связь между такими вещами, которые обычному человеку кажутся ничем не связанными.
ТУФЛИ БЛАГОЧЕСТИВЫХ ЛЮДЕЙ
Два благочестивых и достойных человека вошли в мечеть в одно и то же время. Первый снял свои туфли и, аккуратно придвинув друг к дружке, оставил их за дверью. Второй тоже снял туфли, сложил их подметками и, сунув за пазуху, вошел в мечеть.
Это событие возбудило спор между другими благочестивыми и достойными людьми, которые сидели у входа и все видели. Они решили выяснить, кто из этих двух поступил лучше. «Человек вошел в мечеть босой – так не лучше ли было оставить свою обувь за дверью?»
«Мы не учитываем одного: он мог взять с собой туфли для того, чтобы они ему напоминали в священном месте о должном смирении, – возразил другой».
Но вот те люди, совершив молитву, вышли на улицу. Спорщики, разделившиеся на два лагеря, окружили каждый своего героя и стали расспрашивать, чем были продиктованы их поступки.
Первый человек сказал: «Я оставил свои туфли за дверью, руководствуясь вполне обычными соображениями: если бы кто-нибудь захотел их украсть, он имел бы возможность побороть свое греховное искушение и таким образом приобрел бы заслугу для будущей жизни».
Слушатели были восхищены благородным образом мыслей этого человека, который так мало заботился о своей собственности и отдался на волю случая.
В это же время второй человек объяснил своим сторонникам: «Я взял туфли с собой потому, что, оставь я их на улице, они могли бы возбудить соблазн в душе какого-нибудь человека. Тот, кто поддался бы искушению и украл их, сделал бы меня сообщником на страшном суде». Мудрость и благородство этого человека привело в восторг всех, кто его слушал.
Но в этот момент другой человек, присутствующий среди них, который был настоящим мудрецом, воскликнул:
– О слепцы! Пока вы здесь предавались возвышенным чувствам, развлекая друг друга примерами благородства, произошло нечто реальное.
– Что произошло? – спросили все разом.
– Никто не был искушен туфлями, – продолжал мудрец, – никто не был искушаем туфлями. Предполагаемый грешник не прошел мимо них. Вместо этого в мечеть вошел другой человек. У него не было туфель совсем, так что он не мог ни оставить их снаружи, ни внести их внутрь. Никто не заметил его поведения. А сам он меньше всего думал о том, какое впечатление он произведет на тех, кто на него смотрит или не смотрит. Но благодаря реальной искренности его молитвы сегодня в этой мечети самым непосредственным образом помогли всем потенциальным ворам, которые могли или не могли украсть туфли или могли бы исправиться, устояв перед искушением.
Разве вы не поняли еще, что практика благочестия, какой бы прекрасной она ни была сама по себе, теряет свою ценность, когда узнаешь о существовании реальных мудрецов.
Это сказание приводится довольно часто. Оно взято из учений ордена Килватийа («Затворники»), основанного Омаром Килвати.
В ней иллюстрируется аргумент, общеизвестный среди дервишей: те, кто развивает в себе особые внутренние качества, оказывает большее влияние на общество, чем те, кто пытается действовать только согласно определенным моральным принципам. Первые называются «люди реального действия», а вторые – «те, кто не знает, но играет в знание».
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ХОДИЛ ПО ВОДЕ
Один ограниченный дервиш из религиозно-аскетической школы прогуливался по берегу реки, размышляя над моральными и схоластическими проблемами, ибо в школе, к которой он принадле-жал, суфийские учения применялись именно в таком духе. Сентиментальную религию дервиш принимал за поиски конечной истины.
Вдруг чей-то громкий голос, донесшийся с реки, прервал его размышления. Он прислушался и услышал дервишский призыв. 'Этот человек занимается бесполезным занятием, – сказал он себе, – потому, что неправильно произносит формулу. Вместо того, чтобы произносить «йа ха», он произносит «а йа ха».
Подумав немного, дервиш решил, что как более внимательный и прилежный ученик, он обязан научить этого несчастного, который, хотя и лишен возможности получать правильные указания [от постоянного Учителя], все же изо всех сил, по-видимому, старается привести себя в созвучие с силой в этих звуках.
Итак, он нанял лодку и поплыл к острову, с которого доносился голос.
На острове в каменной хижине он увидел человека в дер-вишской одежде, время от времени громко повторяющего все так же неправильно посвятительную формулу.
– Мой друг, – обратился к нему первый дервиш,– ты неправильно произносишь священную фразу. Мой долг сказать тебе об этом, ибо приобретает заслугу как тот, кто дает совет, так и тот, кто следует совету. – И он рассказал ему, как надо произносить призыв.
– Благодарю тебя, – смиренно ответил второй дервиш.
Первый дервиш сел в лодку и отправился в обратный путь, радуясь, что совершил доброе дело. Ведь кроме всего прочего он слышал, что человек, правильно повторяющий священную формулу, может даже ходить по воде. Такого чуда он ни разу в своей жизни не видел, но почему-то верил, что оно вполне возможно.
Некоторое время из тростниковой хижины не доносилось ни звука, но дервиш был уверен, что его усилия не пропали зря.
И вдруг до него донеслось нерешительное «а йа…» второго дервиша, который опять по-старому начинал произносить звуки призыва.
Дервиш начал было размышлять над тем, до чего же все-таки упрямы люди, как они закоснели в своих заблуждениях, и вдруг замер от изумления: к нему прямо по воде, как посуху, бежал второй дервиш. Первый дервиш перестал грести и, как завороженный, не мог оторвать от него взгляда.
Подбежав к лодке, второй дервиш сказал:
– Брат, прости, что я задерживаю тебя, но не мог бы ты снова разъяснить мне, как должна по всем правилам произноситься формула? Я ничего не запомнил.
Мы можем передать лишь одно из многих значений этой сказки, потому что в арабских текстах обычно используются омонимы – слова, одинаковые по звучанию, но имеющие разный смысл. Такое свойство языка свидетельствует о том, что он пришел к нам от более древних культур и предназначен для того, чтобы глубже описать сознание, а также нечто, связанное с внешней моралью.
Помимо того, что это сказание представлено в популярной литературе на Востоке, находящейся в обращении, оно встречается в дервишских манускриптах, иногда очень древнего происхождения.
Настоящая версия принадлежит ордену Ассасинийа («Сущностный», «Первоначальный»), существующему на Ближнем и Среднем Востоке.
МУРАВЕЙ И СТРЕКОЗА
Благоразумный и упорный муравей смотрел на цветочный нектар, как вдруг на цветок ринулась стрекоза, попробовала нектара и отлетела, потом снова подлетела и присосалась к цветку.
– И как только ты живешь без работы и без всякого плана? – сказал муравей. – Если у тебя нет ни реальной, ни относительной цели, какова же особенность твоей жизни и каким будет ее конец?
Стрекоза ответила:
– Я счастлива и больше всего люблю удовольствия. Это и есть моя жизнь и моя цель. Моя цель – не иметь никаких целей. Ты можешь строить для себя какие угодно планы; но ты не смо-жешь убедить меня в том, что я несчастлива. Тебе – твой план, а мне – мой.
Муравей ничего не ответил, но подумал: «То, что для меня очевидно, от нее скрыто. Она ведь не знает, каков удел муравьев. Я же знаю, каков удел стрекоз. Ей – ее план, мне – мой».
И муравей пополз своей дорогой, ибо сделал все, что было в его силах, чтобы предостеречь стрекозу.
Прошло много времени, и их дороги опять сошлись.
