Я посещаю города как огромные рынки. Полки и витрины магазинов притягивают мой взор, словно магниты. Я не могу удержаться, захожу, примеряю, сравниваю цены, торгуюсь. В результате в музей я прихожу как раз к закрытию. Вечера и выходные, когда все магазины закрыты, — сущее облегчение. Мне наконец удается просто побродить по городу, рассмотреть его, поглазеть на старинные камни, дать волю глазам и расслабиться.
Когда разорился один большой магазин и была объявлена тотальная распродажа, я превратилась в стервятника и с жадностью накинулась на остывающий труп. Я обглодала его до костей.
Все началось с 50-процентной скидки на все товары. Потом последовало снижение и этих цен. К концу второго месяца нераспроданные товары стоили всего 20 % от уже урезанной вдвое цены, то есть практически ничего.
Я хожу туда каждый день как на работу. И никак не могу уйти из магазина. Я ищу, копаюсь и испытываю сумасшедшее наслаждение. Всегда находится что-то, чего я не заметила накануне. Я покупаю вещи, которые мне бы и в голову не пришло купить, если бы не эта колоссальная разница между первоначальной ценой и сниженной, внезапно делающая их столь желанными. Мною движет уже не сама по себе возможность выгодной сделки, а боязнь ее упустить. По такой цене проще скупить абсолютно все, чем потом жалеть.
Впоследствии я выбросила столько вещей, приобретенных в том магазине, что те из них, которые я оставила себе или подарила, в общей сложности обошлись мне не так уж и дешево.
Прага. Не та Прага, что для туристов, а маленький базарчик в квартале, куда туристы не ходят, который показала мне хозяйка квартиры. Сколько раз я по нему кружила! Сколько находок сделала! Порой меня одолевали сомнения: не покупаю ли я ни на что не годную старую керамику, щербатую фарфоровую тарелку, вычурное хрустальное блюдо, которые разве что выбросить не жалко? Но, когда я потом разворачивала покупку в доме моей хозяйки или где-нибудь во Франции или Америке, она всегда производила ошеломляющий эффект. Ни за что не скажешь, что я выложила за нее всего восемьдесят крон (два евро тридцать). Правда, иногда чуть дороже: очень красивая вещь могла стоить и шестьсот крон (восемнадцать евро).
Большая часть моих удачных приобретений пылится в глубине стенного шкафа. Это хранилище подарков. Бывает, они годами прозябают там, завернутые в упаковочную бумагу. Я забываю об их существовании, но, когда вытаскиваю, мне трудно их дарить, словно вдруг становится страшно лишиться их навсегда.
У меня страсть к накопительству. Спрятанные и никак не используемые богатства — с ними я отдыхаю душой, как на мягких подушках.
В те времена, когда я курила ментоловые Cartier — сигареты, которые можно было купить либо в Швейцарии, где я ни разу не была, либо в таких нечасто посещаемых местах, как парижский аэропорт, — всякий раз, отправляясь в поездку, я закупала несколько блоков. Я никогда никому не давала ни одной сигареты, настолько боялась исчерпать свои запасы. И приходила в бешенство, когда на свой страх и риск муж брал-таки у меня сигаретку. Когда я бросила курить, у меня остались тонны моих любимых сигарет. Не один месяц мужу пришлось курить сигареты, которые ему совершенно не нравились, но о том, чтобы выбросить, не могло быть и речи.
Я покупаю подарки в течение всего года, по мере того как мне подворачиваются выгодные предложения.
Редко случается, чтобы я приобретала какую-нибудь вещь для кого-то конкретного. Обычно у меня на примете сразу два или три человека.
Я дарю много подарков. В этом смысле я очень щедрая.
Боюсь, правда, что не смогу припомнить ни одного подарка, который бы я купила в обход своего принципа выгодных приобретений.
Для дочери домработницы моих родителей я купила в Америке куклу Барби, в костюмчике и со всеми полагающимися аксессуарами.
И лишь потому, что в Штатах эти куклы значительно дешевле, а в детстве я мечтала, чтобы папа мне привез такую.
Выгода — это, конечно, здорово, но ведь нужно еще и уметь отыскать красивую и недорогую вещь, нужно обладать достаточным воображением, чтобы решиться купить ее, даже не представляя, кому она предназначена, и потом ее довезти, не поломав, до той страны, где собираешься ее подарить.
Когда моя старинная подруга приезжает навестить меня в Нью-Йорк, она покупает подарки для своей семьи только в музее Метрополитен, хотя любая вещь или игрушка там дороже, чем где бы то ни было. Но ей нужно, чтобы они были куплены в известном месте.
Она прекрасно знает, какое огромное значение имеет «благородное происхождение» подарка: это свидетельствует об искренности наших чувств — внимания, привязанности и уважения — в отношении человека, которому он предназначается.
Я тоже это знаю. Получая подарки, я поняла, что всегда выигрываешь, если сам даришь красивые подарки. Они возвращаются к тебе подобно бумерангу, выражая чувство признательности. Впрочем, в самый последний момент я передумываю. Ведь бутылка, уцененная, но в роскошной коробке, или букет, недорогой, но красивый, точно так же доставят радость.
К тому же это пошлость — оценивать гостя по стоимости подарка, который он принес!
Я никогда ничего не дарила по так называемому списку для новобрачных, в котором просто указывается денежная сумма. Это слишком безлико.
Одна подруга пригласила меня к себе домой на ужин. Полгода назад она вышла замуж, сыграв свадьбу в одном из самых шикарных заведений Парижа. Меня в тот момент не было во Франции, и я ничего ей не подарила. У нее есть все, она абсолютно ни в чем не нуждается; даже не знаю, что бы я могла ей подарить. Я захожу в единственную дешевую лавку на бульваре, где ничего привлекательного днем с огнем не сыщешь. Там я нахожу довольно уродливую, недорогую вещицу — черную вазу.
Ваза, говорю я себе, вещь всегда полезная для людей, которые часто принимают гостей. Черный цвет — это весьма оригинально. В сочетании с разноцветными цветами будет смотреться очень красиво.
Я помню, во что мне обошлась эта ваза — восемьдесят девять франков.
В списке для новобрачных наверняка не было ни одного подарка дешевле двухсот франков. Мне, как подруге детства, было бы просто неприлично подарить ей что-либо на сумму меньше четырехсот франков, даже если я и не была на самой свадьбе.
Стало быть, я сэкономила триста одиннадцать франков.
Однако это утешает меня лишь отчасти, поскольку сам подарок оставил в душе ощущение жгучего стыда, как та кража, совершенная пятнадцать лет назад у врача-психоаналитика.
Подарок неизбежно накладывает на тебя свой отпечаток. Одна моя приятельница, которая всегда покупает только товары лучших марок, воскликнула, развернув мой презент: «Как это мило, ты так добра». «Мило» — вот он, мой уровень. Чуть позже со свойственной ей бесцеремонностью она уточняет свою оценку: «Тебе присуща какая-то дурацкая безвкусица. И все эти жуткие штуковины, которые ты мне даришь, — наглядное тому подтверждение».
Но еще лучше — сделать подарок своими руками. Исходные материалы стоят сущие копейки, а