Борис (Сказочник) Лавров
Всегда иди вперед!
О своей старой жизни я не люблю много рассказывать. Да и не было в ней ничего особо интересного… Жил я в детдоме, особых друзей не имел, но и врагов как-то тоже не было — все были с раннего детства свои, детдом у нас был на удивление мирный. И с литературным уклоном — начальница была просто фанаткой русской классики. Кстати, это именно ей я благодарен такими именем и фамилией — Петр Безухов, хорошо еще — не Пьер, она очень любила давать тем воспитанникам, которые пришли к нам прямо из роддома, безымянными, имена из русской литературы. Мое еще ничего, у нас там даже и Евгений Онегин был. Весело ему будет учить эту поэму в школе… Итак, был я один, без друзей… Хотя нет, вру, тем более, что те, кто всегда без друзей, на Дорогу попадают куда реже, чем те, которые друзей внезапно потеряли, и это логично-когда ты всегда один, ты привыкаешь и это не кажется тебе чем-то страшным. Друг у меня был — его звали Сережка. Дружили мы давно, крепко, всегда вместе, в горе и в радости, как говорится… Но детдом есть детдом — каждый из нас, живущих тут, мечтал вырваться отсюда — и однажды для него это желание исполнилось. Причем его новые родители жили далеко отсюда, на другом конце страны, а сюда усыновлять ребенка приехали лишь потому, что один из них здесь жил в детстве. Сережка долго прощался со мной, подарил мне все свои книжки и фотоаппарат, обещал писать, конечно, и даже пару раз написал… Потом была долгая, в пять месяцев, пауза. Без писем, без весточки. Потом я попал на Дорогу, и что было дальше, не знаю. Возможно, Сережка писал мне, но даже если и нет — я его не виню. Для него началась новая жизнь, новые знакомства, новые друзья… Где уж тут помнить про бывшего товарища по играм из скучного детдома жаркого провинциального городка? Но вот я был совсем в другом положении. Когда Сережка уехал, на меня навалилась невероятная тоска… И осознание того, что я остался один. Многие люди думают, что одинокий — это тот, вокруг кого нет людей. Те, кто так думает, в школе были двоечниками, да и сейчас ими остались. Настоящий одинокий — это тот, у кого нет друга, единомышленника, вокруг кого много людей — но никто из них не понимает его… Я был таким. Те два письма от Сережки как-то скрашивали мое одиночество, но с другой стороны — они как раз напоминали, что вот был еще недавно Сережка — мой Сережка, мой друг, единственный и лучший друг — и вот уже нету его, а есть он где-то там, по направлению к тайге, и есть вот этот мятый прямоугольник бумаги, единственное напоминание о нем. Почти единственное — фотоаппарат и книжки я берег как зеницу ока. Берег, но неуберег… Собственно, все и началось с того, что я разбил фотоаппарат. Глупо и очень обидно — бежал, не заметил камня, споткнулся — и висящая на шее красивая 'мыльница' разлетлась на множество осколков. Помимо фотоаппарата, я разбил еще нос и колени, а так же порвал воротник рубашки, но это было мне сейчас безразлично. Не волновали меня не бегущая по ногам кровь, ни предстоящий нагоняй от начальницы за испорченную одежду… Фотоаппарат, память о Сережке. Остались только книги (оба письма зачем-то выбросила уборщица, оправдывющаяся потом, что 'думала, они никому не нужны', я тогда закатил целый скандал, за что был наказан), но книги это не то. Когда берешь в руки книги, обязательно начинаешь читать, и думаешь не о том, откуда у тебя эта книга, а о том, что в ней написано. А это была такая вещь, которую можно просто подержать в руках, вспомнить все, что с ней связано. Вещь, которая дорога исключительно как память(снимать-то я особо и не любил, в этот раз взял с собой так, на всякий случай, так как собирался пойти в лес, красивые зеленые виды снимать — это еще ничего…). И вот этой вещи больше не было. И глядя на черные блестящие осколки, лежащие на земле, я заплакал. Считается, что 12 лет для мальчишки — не тот возраст, что бы плакать, но что можно сделать, когда слезы текут сами по себе? В конце концов, не из-за пустяка же… Я встал и, аккуратно переступив через дорогие осколки, медленно, не разбирая дороги, пошел вперед. Один осколок, самый большой, я все же взял с собой. Это была небольшая круглая линза в черном пластмассовом ободке. Такую можно класть в карман, не боясь, что сломается, что я и сделал. Шел я долго, даже не понимая, куда и зачем я иду. Я думал. Думал о Сережке, о нашей дружбе, о том, что вот бы и меня взял кто-нибудь из этого ненавистного детдома… Сначала я даже не понял, куда я попал. На вид — дорога как дорога, окруженная хвойными лесами. Откуда-то взялись облака на все небо, закрыли солнце. Воздух был влажный от легкого тумана, стелившегося по земле, но дождя не было, дул легкий, приятный ветерок, окончательно высушивший слезы на глазах. Тогда я поднял голову и огляделся. Места были мне незнакомы, да и разглядеть позади себя городские строения я не смог. Неужели я так далеко ушел? Честно говоря, я не был до конца уверен, что город находится именно позади, так как шел, не разбирая пути, и не мог сказать, в какой момент и с какой стороны вышел на Дорогу. И все же самым умным… Нет, самым логичным с моей стороны было бы повернуть назад. В конце концов, не так долго я шел. Но какое-то непонятное чувство тянуло меня вперед. А что, решил я, времени у меня еще много, я так и так собирался в лес, почему бы не посмотреть, куда ведет эта дорога? И я пошел вперед. Собственно, определенной цели для похода в лес у меня не было. Просто пройтись, побыть одному, подальше от всякой суеты… На дороге никого не было, так почему бы мне не пойти по ней? Я решительно зашагал вперед. Шел я довольно долго, дорога особо не менялась, и я уже начал скучать, подумывая, а не повернуть ли назад. Может, я и повернул бы, если бы не услышал сзади, что меня догоняют. А может, и не догоняют, а просто бегут в мою сторону. Обернувшись, я увидел довольно странно одетого мужчину: на нем был развевающийся от бега длинный балахон темно-синего цвета с вырезами, под которым были видны такого же оттенка шаровары и рубашка. На голове у мужчины была остроконечная шляпа, какую рисуют у волшебников, а в руках он держал какую-то торбу. На поясе же у странного прохожего висел самый настоящий кинжал! Было ясно с первого же взгляда, что это не декоративный муляж, какие продаются в магазинах в качестве украшений, а грозное боевое оружие, наверняка повидавшее на своем веку немало схваток. Догнав меня, незнакомец остановился, и задыхающимся голосом спросил:
— Мальчик!… Тут… Тут всадник не проезжал?
— Какой еще всадник? — этим вопросом он окончательно ввел меня в ступор.
— Какой, самый обычный, на лошади. В доспехах, с султаном на шлеме… Не проезжал, нет? Ну извини тогда… — он сначала хотел побежать дальше, но потом махнул рукой, пробормотав:
— Ай, ну его, к ночи догоню.
Я же не трогался с места. Просто стоял столбом. От изумления — помимо этого 'волшебника' здесь еще какие-то всадники в доспехах разъезжают… Он обернулся и, увидев, что я так и стою, понимающе кивнул:
— Ты, видимо, сюда только-только попал?
Я нашел в себе силы кивнуть.
— Тогда понятно, мне тоже вначале не по себе было, хотя я и там, — это слово он выделил, — навидался всякого. Ты же, видимо, вообще ничего не понимаешь?
— Не понимаю. — помотал головой я. — Что это за место?
— Дорога. — кивнул незнакомец. — Это Дорога. Пространство между мирами. Отсюда ты можешь прийти куда хочешь. Только не все могут сюда попасть.
— А я что, какой-то особенный? — почему-то я обиделся, не на незнакомца, а на эту непонятную Дорогу.
— Нет, что ты… Сюда много кто попадает… Сюда попадают одинокие. Ты ведь одинок, не так ли?
— Да… — это напомнило о Сережке, и на мои глаза снова стали наворачиваться слезы.
— Ну вот видишь… Иначе ты бы сюда не попал. Причем ты не был одинок всегда, ты потерял кого- то… Какого-то друга…
Не надо было ему напоминать об этом. Воспоминания о Сережке стали настолько живыми, что я расплакался, второй раз за этот день. Глупо, бессмыслено, и главное — на глазах у этого странного человека. Но тот не стал меня стыдить, а, скорее, сам смутился того, что заставил меня испытать такие ощущения.
— Ну что ты, что ты… — он опустился на одно колено и полуобнял меня, как маленького. — Что ты… Я совсем не хотел тебя чем-то обидеть. Тебе больно об этом вспоминать, да? Не вспоминай… Забудь навсегда. Все худшее позади… Вообще все позади, все, что ты знал до сих пор… Вставай… — вот так я сидел на дороге и плакал, а он гладил меня по голове. — На Дороге вредно испытывать плохие чувства, можно стать Охотником Дороги…
