настроение».
Рассказ «Кавказский пленный»[60], вписывающийся в общую картину творчества писателя, занимает тем не менее особое место, становится явлением непривычного ряда и по своему содержанию, и по способу решения проблем в системе маканинских «причуд».
Рассказ написан в июне-сентябре 1994 года. Это важно для понимания и реальной исторической ситуации, и в художественном контексте: крупномасштабные действия федеральных войск в Чечне еще не велись (они начались в ноябре-декабре), но будущая трагедия уже предугадана, предчувствована.
Название рассказа напоминает одноименные произведения А. С. Пушкина и Л. Н. Толстого. В пушкинской поэме присутствуют все атрибуты романтического жанра: таинственный пейзаж, безымянный герой, роковые обстоятельства, любовь с трагическим исходом и т. д. Жанровое определение «быль» в «Кавказском пленнике» Л. Н. Толстого обусловливает другую интонацию нарратива: «Служил на Кавказе офицером один барин. Звали его Жилин». В рассказе важны бытовые подробности плена: «на нем два татарина вонючих сидят», колодки, яма, вместо еды «непропеченное тесто, которым только собак кормят». Смысл произведения в противопоставлении характеров: сильного и слабого.
В маканинском рассказе объединены оба этих начала: романтическая коллизия с фатальным исходом реализована средствами «свирепого реализма». Подобное жанровое смешение характерно для писателей постмодернистской ориентации.
Название рассказа становится своего рода мистификацией, ожидание навязываемого этим названием типа фабулы не оправдывается (нет и намека на римейк, подобный фильму «Кавказский пленник»). Название рассказа указывает на провоцирующий характер обращения современного писателя к традиции русской классики, поэтому все навязываемые ассоциации оказываются ложными, сюжет развивается по антисхеме пушкинской поэмы, лермонтовских поэм кавказского цикла («Мцыри»), рассказа Л. Н. Толстого, поскольку нестандартна сама постановка проблемы и неожиданны, непредсказуемы повороты сюжета.
Само понятие «пленный» оказывается многозначным, экстраполируется на явления и частного, и общего ряда. В узком смысле — это юноша-боевик, взятый в плен федеральными войсками с целью обмена «пленных на пленных», и российский солдат Рубахин, оказавшийся в плену своего чувства. В широком смысле — чеченцы, ставшие заложниками политической аферы очередного «маленького Наполеона», и русский народ, оказавшийся своеобразной жертвой геополитических интересов и идеи территориальной целостности. Плен в метафорическом плане определяется писателем как слепота разума, неразвитое сознание, спящая душа, неразбуженное сердце, плен человеческих заблуждений и предрассудков становится причиной войны.
Смысл рассказа проявляется в столкновении оппозиционных начал (бинарных оппозиций): мир- война, Россия-Кавказ, равнина-горы, красота природы-безобразие смерти, единение-разобщение, любовь- ненависть и т. д.
Сюжет строится в соответствии с толстовским принципом контраста. Рассказ начинается с литературной фразы (из Достоевского) о том, что «красота спасет мир», которая выделена петитом, и натуралистически подробного описания смерти ефрейтора Бояркова: «Боевики застрелили спящего. Лицо без единой царапины. И муравьи ползали. В первую минуту Рубахин и Вовка стали сбрасывать муравьев. Когда перевернули, в спине Бояркова сквозила дыра. Стреляли в упор, но пули не успели разойтись и ударили кучно: проломив ребра, пули вынесли наружу все его нутро — на земле (в земле) лежало крошево ребер, на них печень, почки, круги кишок, все в большой стылой луже крови. Боярков лежал перевернутый, с огромной дырой в спине. А его нутро, вместе с пулями, лежало в земле» [61]. Предельно натуралистическое описание, наводящее на размышления о прозекторском столе в анатомическом театре, подчеркнутый антиэстетизм, явное нежелание считаться или хотя бы щадить чувства читателя свидетельствуют о нарушении равновесия в соотношении эстетических категорий, отсутствии нормы, намеренном уничтожении красоты, целесообразности художественных форм.
Избыточность самого слова «красота» в тексте становится обозначением тщетности усилий сохранить гармонию: «Среди гор они чувствовали красоту слишком хорошо. Она пугала», «красота места поразила», «красота постоянна в своей попытке спасти. Она окликает человека в его памяти. Она напомнит».
В тексте рассказа постоянны «просвечивающие следы» из русской классики.
Как часто у Толстого, в рассказе В. Маканина нет прямого описания военных действий, война дается опосредованно («безобразные последствия войны»).
Война изображается в обытовленном и огрубленном плане. Цели ее туманны и ложны («вялотекущий вариант»). Операция по разоружению боевиков («еще с ермоловских времен она называлась подковой») вызывает в памяти толстовскую «охоту на человека».
Солдаты промышляют портвейн в сельском магазине, Вовка-стрелок ищет нехитрых плотских утех, полковник Гуров торгуется с полевым командиром, который запер его грузовики с продовольствием в ущелье, и обменивает их на стволы и гранаты; как бы невзначай упоминается о солдатах, изнасиловавших женщину. Обытовление и огрубление в изображении войны подчеркивают ее бессмысленность, длящийся бесконечно ужас. Мир, находящийся в состоянии войны, ввергнут в хаос, где все привычные представления рушатся.
Игровой принцип, используемый писателем, усиливает драматичность коллизии. Война в изображении В. Маканина воспринимается как «невсамделишная», ненастоящая, игрушечная, как развлечение людей или первая проба сил. Тем непреодолимее оказывается пропасть непонимания, отчуждения и ненависти между участниками драмы. Трагическая развязка предопределена в начале рассказа.
Вовка-стрелок в свой прицел видит всех чеченцев, укрепившихся на противоположном склоне, держит их на мушке и развлекается тем, что метким выстрелом то зеркальце разобьет в руках боевика, подстригающего бороду, то разобьет китайский термос, и тогда лес оглашается чужими и непонятными гортанными возгласами: илляль-килляль. Солдат-снайпер видит все пуговицы на обмундировании горцев, уже пристреливается к живым мишеням. Еще не отдан приказ стрелять — но в перекрестии прицела его снайперской винтовки находятся уже
Понятие мира оказывается относительным, мир уже заряжен войной. Причина ее не в конфликте дикости и цивилизованности, невежества и культуры, а в столкновении людей с разным менталитетом, носителей веры, традиции, культуры, каждая из которых самодостаточна (ср. эпизод с Хаджи-Муратом на балу у графа Воронцова («Хаджи-Мурат» Л. Н. Толстого).
В конце рассказа возникает новое значение самого названия. Почему пленный, а не пленник? Пленник — лишенный воли, узник, заключенный, невольник, что подразумевает альтернативу: освобождение из плена. В понятии «пленный» у В. Маканина эта альтернатива отсутствует. Пленный — это не просто неопределенное по времени, но константное состояние героя. Выходом из маканинского «плена» может быть только смерть.
Герой рассказа Рубахин навсегда остается в плену у гор, красоту которых он воспринимает инстинктивно, на глубинном генетическом уровне, тогда как на внешнем уровне сознания как уроженец степей их ненавидит: «И что здесь такого особенного! Горы?… проговорил он вслух с озлобленностью не на кого-то, а на себя. Что интересного в стылой солдатской казарме — да и что интересного в самих горах? — думал он с досадой. Он хотел добавить: мол, уж который год! И вместо этого сказал: «Уже который век…» — словно бы проговорился, слова выпрыгнули из тени, и удивленный солдат додумывал эту тихую, залежавшуюся в глубине сознания мысль.
Черные замшелые ущелья. Бедные грязноватые домишки горцев, слепившиеся, как птичьи гнезда. Но все-таки горы! Там и тут теснятся их желтые от солнца вершины. Горы. Горы. Горы. Который год бередит ему сердце их величавость, немая торжественность — но что, собственно, красота их хотела ему сказать? зачем окликала?»[62]
Маканина всегда интересовали человеческие отношения, глубинные, часто неуловимые, иногда мистические, не выраженные материально, реально тонкие связи, существующие между людьми (рассказы сб. «Отставший»: «Ключарев и Алимушкин», «Антилидер» и др.).
Переход от красоты природы к красоте человека совершается через взрыв чувственности, которая обнаруживается в странном, нестандартном, непонятном на внешнем уровне сознания восприятии Рубахиным красоты пленного юноши-боевика (некоего современного варианта Мцыри). Красота эта
