— А как же!
— Вот и будешь сейчас бабам клизмы ставить.
Я не стал задавать наивного вопроса, зачем здоровым бабам в присутствии пьяных мужиков нужно делать клизмы, оставив такую сексуальную фантазию на совести красного командира, и согласился:
— Давай клизму, поставлю
— А у тебя что, нет своей? — очень удивился он. — Какой же ты после этого фельдшер!
— Вот такой, без клизмы, — коротко ответил я.
— А со мной выпьешь или побрезгуешь? — задал он мне новую задачу
— Выпью, если ты Карла Маркса уважаешь, — в тон ответил я.
— Карла? Карла уважаю, и еще товарища Троцкого.
— А товарища Ленина?
— А ты про него откуда знаешь? — подозрительно прищурился командир.
— Он мой дядя, — совершенно серьезно сказал я, — а товарищ Крупская тетя.
— Чего? Это как так тетя?
— Вот так.
— За это нужно выпить, — обрадовался командир. — Мы всех товарищей из центра уважаем, особенно из храк, прак, ну, как их там, етишь твою мать, слово забыл. Этих, ну, — он пощелкал пальцами возле моего носа, — вспомнил, фракций! Ты фракции уважаешь?!
— Не то слово, люблю как родных!
— Петька1 — закричал командир. — Подай, кружку!
Петька, крупный детина с непропорционально маленькой головой, отвлекся от ритуала ухаживания, налил полную жестяную кружку самогона и, торопясь вернуться к прерванному развлечению, принес командиру. Тот подержал ее в вытянутой руке, выцедил половину, сморщился, передернул плечами, так что едва не расплескал остатка и передал ее мне.
— Пей, товарищ, это хороший самогон, до сердца забирает!
Я глотнул мутную, вонючую жидкость и поблагодарил:
— Очень хорош1
— Видишь, — с философской грустью сказал командир, — разве при проклятом царском режиме мы такое пивали?
Он икнул и потерял нить разговор. Подумал, опять икнул и прочувствованно попросил:
— Если ты, товарищ, не будешь допивать, то отдай мне.
— Пей на здоровье, товарищ, — от всей души ответил я, возвращая напиток.
Командир жадно допил остаток и, проделав весь положенный ритуал передергивания, гримас и плевков в сторону, уставился на меня:
— А ты кто есть такой?
— Товарищ по партии, — на ухо, таинственно ответил я и, пока он, нахмурившись, соображал, что это значит, отошел к основной группе продотрядовцев. Там в это время во всю разворачивались галантные отношения. Гостьи, в плотном окружении возбужденных мужчин, кокетничая, угощались реквизированным самогоном и конфискованной ветчиной Женщины уже начинали осваиваться с гогочущими кавалерами. Они были некрасивы, мужиковаты и заезжены скудной жизнью и тяжелой работой Кто иной, только не я, мог бы предъявить им претензии по поводу морали. В деревне почти не было мужиков, кроме нескольких, вроде Ивана Лукича, да еще, пожалуй, одноногого гармониста, а природа требовала своего и теперь был их день. Одетые в ситцевые сарафаны и теплые кацавейки, они чувствовали себя нарядными, красивыми и, главное, желанными. Мужики смотрели на них масляными глазами и, не скрывая, предвкушали начало любовного праздника.
Поили молодок из той же жестяной кружки, что нас с командиром, наполняя ее до краев. Женщины по очереди жеманились, сразу не принимали переходящий «кубок», их неуклюже улещивали, после чего они соглашались принять угощение и лихо заглатывали спиртное.
Я предвидел, чем все это кончится и прикидывал, как незаметно уйти. Однако, пока это было невозможно, продотрядовцы еще не упились и сохраняли бдительность. Зачем я им понадобился, было непонятно, но как только подходил к дверям, кто-нибудь непременно окликал и требовал, чтобы вернулся.
Я исподволь рассматривал буревестников революции и ничего особенно зверского в них не находил. Обычные мужики, в основном деревенские, хотя командир и с ним еще двое больше походили на мелких уголовников. Сам командир совсем сломался и в стороне ото всех маршировал по амбару, ни на кого не обращая внимания. Уголовная парочка больше помалкивала, но ненавязчиво строила и подначивала остальных. Они, кстати, лучше чем деревенские товарищи держали хмель, и когда на них не смотрели, пакостливо переглядывались.
Уже обозначились «доминантные самцы», те, кто больше водки алкал женской нежности. Они начали оттеснять от бабенок менее активных участников пиршества.
Обстановка постепенно накалялась и произошло несколько коротких стычек. Напряжение разрядил одноногий гармонист, после неизменных «Страданий» ударивший плясовую Гостьи вырвались из жадных мужских рук, как бы невзначай трогавших и гладивших их самые соблазнительные места и пошли в пляс. Кавалеры заулюлюкали, засвистели, и все завертелось в бешенном танце.
Воспользовавшись моментом, я незаметно подобрался к выходу и, пока никто не смотрел в мою сторону,
