— С коммунии? — продолжал допрос хозяин.
— Нет, я сам по себе.
— Счас открою, — пообещал старик и начал возиться с запорами.
Наконец дверь приоткрылась, и в щель просунулось бородатое лицо.
— Чего надо? — спросил пожилой мужик, с интересом разглядывая меня.
— На постой хочу попроситься, — ответил я.
— Мы чужих не пускаем, — ответил хозяин. — Иди лучше в коммунию.
— Я не бесплатно, хорошо заплачу.
— Нам ваши бумажки без надобности, — пренебрежительно сказал он.
Я не стал его убеждать, а просто показал золотую царскую пятерку. Старик сразу подобрел и широко распахнул ворота.
— Коли так, заходи, мы хорошему человеку всегда рады.
Передний двор оказался чистым и ухоженным, как будто за воротами не было нового времени и гражданской войны. Правда, сам хозяин одет был из рук вон плохо в сплошное рванье.
— Можно у вас пожить до завтрашнего утра? — спросил я. — Чтобы с баней и нормальной едой?
— А вас сколько? — уточнил старик.
— Двое, я и жена. Давно не виделись, нужно отпраздновать встречу.
— За николаевскую пятерку?
— Да, и плачу вперед, — подтвердил я, крутя между пальцами золотой кружок.
— Хорошо, — согласился хозяин, — попарим, угостим и спать уложим. Ваше дело молодое!
— Заранее благодарю, — сказал я, передавая ему монету. — Если все будет хорошо, получишь еще столько же.
Оказалось, что материальный стимул работает даже в пору военного коммунизма. Старик довольно ухмыльнулся и поклонился мне, как при проклятом старом режиме.
— Будете довольны, барин, — сказал он на полном серьезе. Было, похоже, что никакой классовой ненависти ко мне в эту минуту крестьянин не испытывал.
— Мы подойдем через часок, — сказал я, выходя на улицу.
— Приходите, мил человек, дорогим гостям мы всегда рады, а я пока баньку истоплю, у меня банька-то знатная, почитай лучшая в селе.
Глава 7
Разомлевшие и чистые, мы лежали на пахучем сенном тюфяке в хозяйской горнице. Даша вытянула из тюфяка через прорешку травинку и задумчиво ее покусывала.
— Ты знаешь, я уже забыла, что на свете существуют такие вкусные вещи, — грустно сказала она, вспоминая домашнюю колбасу, которую мы недавно ели. — И хлеб у них пшеничный! Как они умудряются прятать продукты от реквизиций?!
— Тебя это не устраивает? Лучше было бы у крестьян все отобрать и поделить между коммунарами?
— Давай выпьем, — попросила она, обходя вопрос реквизиций. — Все это так непривычно, что у меня голова кругом идет.
Я встал, подошел к столу, плеснул в кружки самогона, и мы, чокнувшись, выпили. Самогон тоже оказался вполне терпимым, видимо, сердобольная кладовщица наделила меня напитком из собственных запасов.
— Ты осуждаешь меня, что я так быстро с тобой сошлась? — спросила Ордынцева, поворачиваясь ко мне лицом.
Она была в одной нижней рубахе с расстегнутым воротом и смотрелась очень сексуально.
— Почему я должен тебя осуждать? — вопросом на вопрос ответил я.
Конечно, меня, как и большинство мужчин, интересовало прошлое женщины, с которой я оказался в любовной связи, но ничуть не напрягал ее нынешний «скоропалительный» выбор. Ревности к ее былым романам у меня не было. В постели Ордынцева вела себя так целомудренно неопытно, что заподозрить ее в распутстве мог только полный идиот.
— Знаешь, почему-то ты мне показался совсем другим человеком, чем те люди, которых я знаю. У нас в партии бывают связи между товарищами. Но никто но относится к этому серьезно. У меня тоже было несколько таких эпизодов…
— Дашенька, давай подобные признания отложим до более подходящего случая. Что, нам больше нечем заняться?
— Как, ты хочешь еще? — удивилась она.
— Еще?! Да я и не начинал.
— Мы же в бане ..
— Ну, что ты мелочишься, тем более, что первый блин всегда бывает комом.
