— Купил по случаю на барахолке, — осторожно ответил я.
— А почему тебя не призвали в армию? — вдруг спросила она.
— Я инвалид империалистической войны, — по привычке ответил я.
— Что-то я не заметила у тебя никаких увечий!
— Меня контузило германским снарядом.
— Ты кто по специальности? — продолжила она не очень приятный для меня допрос.
— Фельдшер.
— А где ты учился?
Вопрос был, что называется, на засыпку. В каком учебном заведении учили до революции средний медицинский персонал, я не знал. К тому же врать ей не хотелось, и я сказал почти правду:
— Учился в университете на медицинском, только не кончил курса.
— А я собиралась на Бестужевские курсы, но меня не приняли как неблагонадежную Я в революции с последних классов гимназии.
— Ты где жила до революции?
— В Петрограде.
— Откуда у тебя такая фамилия, ты что, из татарского рода?
— Не знаю, — ответила она, — такое прозвище давали служилым людям при дворе великих князей со времени татарского ига. Они заботились о содержании ордынских послов, доставлении им подвод, проводников. Историк Карамзин считал их татарами, поселившимися в России, а Соловьев — русскими пленниками, выкупленными в орде и поселенными на великокняжеских землях. А как твоя фамилия? Я знаю тебя только по имени.
Опять передо мной встала дилемма, врать или сказать правду. Я решил не рисковать:
— Меня зовут Торкин Петр Ильич, а товарищ Алексей — моя партийная кличка.
— Так ты что, тоже давно в революции?
— С четырнадцатого года. Только я давно отошел от партийной работы и теперь по взглядам не революционер, а эволюционер.
— Первый раз про таких слышу. С чем это едят?
— Ну, как тебе объяснить, — начал я придумывать на ходу. — Революция — это скачок, а эволюция — постепенное изменение. Слышала такое крылатое выражение: «Каждый народ достоин своего правительства»?..
— Нет.
— Мы, эволюционалисты, за то, чтобы народ стал таким, чтобы у него было достойное его правительство, а не наоборот. Сейчас ваши лидеры так хороши, что недостойному народу ни за ними, ни за их идеями не угнаться. Вот правители и не знают, что делать, то ли всех перебить, то ли согнуть до земли.
— Тебе что, больше нравится власть аристократов? — возмущенно спросила Ордынцева и даже приостановилась, чтобы полнее продемонстрировать свое несогласие.
— Это зависит от того, что ты имеешь в виду. Слово аристократ, помнится, переводится как лучший, но если ты имеешь в виду Россию, то у нас у власти никогда не было аристократов, а была только знать. Это совсем разные понятия.
— А царь? Николай Кровавый тоже аристократ?
— Знаешь, милая, за последние сто лет правления Романовыми было казнено преступников, в том числе революционеров, раз в десять меньше, чем ваши лидеры перебили за первый год свободы. Поэтому про кровавых царей помолчим. А если говорить о Николае, сколько я знаю, он был прекрасно образован и совсем неплохой человек. Одним нравится быть публичными людьми, другим нет, ему, видимо, не нравилось. Он оказался прекрасным семьянином и никаким правителем. За это поплатился сам и погубил своих детей.
— Да ты знаешь, что ты говоришь! Николай — кровавый тиран! — возмутилась Даша, но договорить не успела, впереди на дороге ударил винтовочный выстрел, и мы замерли на месте.
— Быстро в лес, — сказал я, и мы одновременно припустились бежать.
Впереди снова выстрелили. Оказавшись за прикрытием деревьев, мы остановились и вслушались, пытаясь понять, что там происходит. Даша вытащила из кобуры и проверила свой маузер. Однако, выстрелов больше не было, как и других подозрительных звуков. Минут пять мы простояли, укрывшись за деревьями, потом я решил взять командование на себя.
— Я пойду вперед, а ты отстань метров на тридцать и страхуй сзади.
— Почему это ты пойдешь первым?
— Потому, что я в шинели, и ее не так видно, как твою черную куртку, — успокоил я смелую девушку. И вообще, смотри в оба, мало ли что, может, там засада.
Кому понадобилось открывать стрельбу в лесу, и в кого стреляли, было непонятно. Мы разделились, и я пошел впереди. Даша изредка хрустела сухим валежником, отстав, как я попросил, метров на тридцать. На дороге пока никого не было видно, и мы шли довольно быстро. Вдруг опять выстрелили из винтовки, и пуля зацепила дерево как раз около моего лица. В щеку ударили мелкие осколки коры. Действуя на чистом инстинкте, я упал и прижался к земле. Вторая пуля прошла совсем невысоко над головой, и я даже расслышал ее призрачный, нежный свист. Откуда стреляют, пока понять было невозможно. Эхо гоняло звук выстрела по всему лесу. Пришлось пластаться по опавшей листве и не дышать. Что в это время делает
