— Потому что он убийца, а за убийство человека нужно нести ответственность!
— Получается какой-то заколдованный круг!
— Никакого круга, все закономерно, — решительно сказал я, чтобы закрыть неприятную тему.
К счастью в это время санитарки внесли в палату перевязанного Опухтина, так что разговор прервался сам собой. Вслед явился сам Нечаев. Илья Ильич стонал и ругал фельдшера:
— Мы с тобой, Нечаев, товарищи по партии, а ты со мной обращаешься как с какой-то контрой! Я все- таки пока еще живой человек, мог бы лечить и поласковее!
Еще окончательно не пришедший в себя после трепки фельдшер диковато глянул в мою сторону и виновато ответил:
— Я же говорил, ехайте в губернию, медицина — занятие умственное, а я больше интересуюсь политическим моментом. И как тебя, товарищ Опухтин, умудрило так пораниться?
— На реквизицию ездили, — недовольно ответил он, — одного недобитого пощипали, да милицейский Петров польстился себе все забрать Навел на нас отца с братом, они троих наших товарищей погубили, а меня вот эти товарищи спасли, — показал он в нашу сторону.
— Много взяли? — не очень заинтересовавшись судьбой милиционера Петрова, спросил фельдшер.
— Нет, одну мелочь. Мы этого буржуя уже третий раз трясем, брать оказалось особо нечего.
— Чего же тогда Петров польстился? — задал резонный вопрос Нечаев.
Опухтин посмотрел на него прямым, очень честным взглядом и пожал плечами:
— Я почем знаю, если тебе интересно, у него и спрашивай.
— А где реквизированное? — задал новый вопрос фельдшер.
— Сдали в Уком, — не моргнув глазом, соврал Илья Ильич.
— Ты что, раненый сдавать возил?
— А как же иначе, там же было революционное достояние!
— А! — протянул фельдшер. — Ну, а с Петровым что? Сбежал?
— Вроде того, — опять ушел от прямого ответа Опухтин. — Я без сознания был, не помню,
— Ну ладно, выздоравливайте, — пожелал нам Нечаев и отправился по своим делам.
— Боитесь товарища? — спросил я, когда мы остались одни.
— Не то, что боюсь, но береженого и бог бережет. Ценности и вправду пустячные, а уже семь душ за них к генералу Духонину отправилось.
— Какие семь? Три бандита и ваших трое — получается шесть, — пересчитал я.
— Седьмой — один перерожденец из бывших наших, — неохотно сказал Илья Ильич. — Когда проводили реквизицию, он так в свое добро вцепился, что один из наших, товарищ Швец, его милиционера Петрова брат потом заколол, не выдержал и пулю на него истратил.
Даша, не вмешиваясь в разговор, следила за моей реакцией. Я никак не отреагировал на рассказ о нервном поведение покойного товарища Швеца, но уже пожалел, что невольно вмешался в разборки местных товарищей и не дал им перебить друг друга. Лечить Опухтина я тоже раздумал.
— И кого вы реквизировали? — спросила тогда Ордынцева.
Илья Ильич, опять демонстрируя свой не совсем искренний характер, напустил на себя вид кристально честного человека и соврал:
— Бывшего жандармского полковника, палача трудового народа.
— Откуда у вас здесь взялся полковник? Вы же только что сказали, что это ваш бывший товарищ? — деланно удивился я.
Опухтин задумчиво посмотрел на нас, соображая, как ловчее соврать, и не нашел ничего умнее, чем все свалить на свергнутый царствующий дом:
— Он был агентом Романовых, подосланный сюда царскими генералами. Мы сперва думали, что он наш товарищ, а потом узнали, что он жандармский полковник.
— И что вы у него реквизировали? — прицепился я к коммунисту.
— Да так, ерунду какую-то, три ложки и медное колечко.
— Ложки-то золотые или серебряные?
Мне показалось, что сначала Илья Ильич хотел сказать: «деревянные», даже открыл рот, но понял, что это явный перебор, и сознался:
— Оловянные.
— А где они, — не отставал я. — Очень любопытно взглянуть, что это за ложки такие, из-за которых погибло столько людей!
— Так я сдал, — начал говорить Опухтин, но вспомнил, что мы в курсе дела о его передвижениях, и вариант со сдачей в Уком не пройдет, грустно договорил: — Так я по дороге все потерял.
— По какой дороге?
— Когда мы сюда ехали, слышу, что-то звякнуло Смотрю, а это узелок с реквизированным упал на дорогу. Хотел попросить остановить лошадей, да смотрю, ты, товарищ, сам плох. Ладно, думаю, пусть, кому они нужны.
