— Да, это конец жизни, конец моему Бену!
Крис вскарабкался на тропинку.
— Значит, в последний раз я ездил на Бене. Конец! Ну, что ж! Отправимся домой.
Наверху откоса Крис еще раз обернулся и посмотрел вниз.
— Прощай, Бен, — сказал он, — прощай, старый товарищ!
Животное старалось приподнять голову. На глазах у Криса были слезы, когда он быстро отвернулся. Слезы блеснули и на глазах Льют, взглянувшей на Криса.
Она молчала, но сочувственно сжала его руку, когда он пошел рядом с ее лошадью по пыльной дороге.
— Не могу отделаться от впечатления, что все это было сделано намеренно, — сказал вдруг Крис. — На дорожке не было ни камней, ни веток. И Бен вдруг упал. Я не мог даже подозревать об опасности.
— Да, все произошло совершенно неожиданно, — согласилась Льют. — Я смотрела на него; я видела, как он завертелся и в то же мгновение рухнул. Но мне показалось, что это вы быстро рванули его за мундштук.
— Нет, клянусь вам, я этого не делал. Бен шел спокойно, и я почти опустил поводья.
— Да, все случилось с такой быстротой, что вы, очевидно, не могли помешать падению. Но если в этом неповинна ваша рука… Если вы и бессознательно не могли этого сделать…
— Значит, это была какая-то невидимая рука, протянувшаяся откуда-то…
Он взглянул на небо и улыбнулся этой странной мысли.
Мартин вышел из конюшни навстречу взять Долли, когда они въехали в аллею, но лицо его не выразило никакого удивления при виде Криса, идущего пешком. Крис на минуту остановился позади Льют.
— Сумеете вы застрелить лошадь? — спросил он у Мартина.
— Да, сэр, — ответил грум, кланяясь.
— Ну так сделайте это, и поскорее, — сказал Крис. — Вы знаете ручей за вторым поворотом… Там вы найдете Бена со сломанной спиной…
— А, вот вы где! Я вас ищу все время после обеда. Вас требуют немедленно.
Крис отбросил в сторону сигару и придавил ногой светящийся на земле огонек.
— Вы никому не рассказывали об этом… о Бене? — спросил он.
Льют молча покачала головой.
— Но все равно они скоро узнают. Мартин расскажет завтра дяде Роберту. Ну, довольно, не печальтесь об этом, — прибавила она после небольшой паузы, положив свою руку на его.
— Это была моя любимая лошадь, — сказал Крис. — Никто никогда на ней не ездил, кроме меня… и вас. И я погубил Бена! Я сам. Я помню, когда он родился. Я хорошо изучил его, все его привычки, его хитрости, его дурачества. И я готов был поручиться жизнью, что с ним не могло произойти то, что произошло… Он всегда был послушен. Никогда не закусывал удил. Это было какое-то странное безумие. Точно удар молнии. Я поражаюсь теперь той быстроте, с какой все это произошло. У меня такое впечатление, будто это было… какое-то добровольное самоубийство. И покушение на убийство. Это была западня, и я был жертвой, а в то же время он — я знаю — любил меня, как может любить лошадь. Я потрясен. Для меня это так же непонятно, как для вас было непонятно вчерашнее поведение Долли.
— Но лошади иногда бесятся, Крис, — сказала Льют, — вы знаете это. И конечно, это простое совпадение, что две лошади два дня подряд взбесились под вами.
— Только такое объяснение и возможно, — ответил он, шагая рядом с ней. — Но почему меня требуют немедленно?
— «Планшетка».
— А, вспоминаю! Это будет для меня новый опыт. Я оказался в стороне, когда все увлекались спиритизмом.
— Да и мы тоже, — сказала Льют, — за исключением миссис Грантли. Она живет этим.
— Неземное маленькое создание! Прорицательница. Комок нервов и черные глаза. Я убежден, что она весит не более девяноста фунтов и большую часть веса составляет ее «магнетическая сила».
— Иногда она совершенно невыносима, — невольно вырвалось у Льют, и она вздрогнула. — Она вызывает во мне дрожь — не то страха, не то отвращения.
— Понятно. Соприкосновение здоровья и нервной болезненности. У здоровых натур всегда поднимается протест при виде таких субъектов, как миссис Грантли. И откуда ваши вытащили ее?
— Не знаю, право… ах, нет, знаю! Тетя Милдред встретила ее в Бостоне, кажется. А когда миссис Грантли приехала в Калифорнию, то сочла долгом нанести визит тете Милдред. Вы знаете, какой у нас открытый дом!
Они стояли между двумя огромными елями. Это был точно вход на полянку, служившую столовой. Сверху, сквозь густые ветви, мерцали звезды. Свечи на столе освещали площадку. Около стола, рассматривая устройство «планшетки», сидели четверо. Крис взглянул на них и задержал свой взгляд на пожилой паре — тетке Льют, которую она называла тетей Милдред, и на дяде Роберте. Затем он перевел глаза на черноглазую хрупкую миссис Грантли и на массивного человека с крупной головой, седые виски которого подчеркивали свежесть его энергичного лица.
— Кто это? — прошептал Крис.
— Мистер Бартон. Поезд запоздал, и потому вы не видели его за обедом. Это крупный капиталист — эксплуатация гидравлических машин, передача электричества на дальние расстояния или что-то в этом роде.
— Но он совсем не похож на тех, кто увлекается занятиями, требующими особого умственного напряжения.
— Да, он с неба звезд не хватает. Капиталы ему достались по наследству, но он достаточно сообразителен, чтобы сохранять их и чтобы нанимать для помощи себе людей с умом и расчетом. К тому же он очень консервативен.
— Этого и нужно было ожидать, — сказал Крис. Его взгляд снова перешел на тех людей, которые заменяли отца и мать девушке, стоящей рядом с ним. — Знаете, — прошептал он, — вы вчера поразили меня, сообщив, что они разочаровались во мне и едва меня выносят. Я со страхом встретился с ними после этого вчера вечером и сегодня утром. И однако, я не заметил в их обращении со мной никакой разницы с прошлым.
— Дорогой друг, — вздохнула Льют, — гостеприимство в них так же естественно, как дыхание. Но не в этом суть. Они искренни в своей сердечности. Как бы сурово ни судили они вас в ваше отсутствие, когда вы являетесь к ним, они с вами по-прежнему мягки, добры и приветливы. Как только их глаза встречаются с вашими, расположение и любовь светятся в них. Это потому, что вы уж так сотворены! Вас все любят; вас любят все живые существа. С вашим очарованием никто не может бороться, и вы не можете ничего поделать с этим. Да вы даже и не сознаете силы своего обаяния. Даже теперь, когда я вам говорю, как вы действуете на всех, вы не можете себе этого представить. И то, что вы не сознаете своей силы и не можете поверить ей, вот это-то и является причиной, почему вас все любят. Вы и теперь не верите. Вы качаете головой, но я-то знаю вашу силу — я, ваша раба, — как и все остальные знают, потому что они тоже ваши рабы. Через несколько минут мы присоединимся к ним. Обратите внимание, с какой почти материнской любовью остановятся на вас глаза тети Милдред. Вслушайтесь в оттенки голоса дяди Роберта, когда он скажет: «Ну, что, Крис, как дела, мой мальчик?» Посмотрите, как начнет таять миссис Грантли, — буквально таять, точно роса на солнце. А потом и мистер Бартон. Вы никогда не видели его раньше. Но если вы пригласите его выкурить сигару с вами, когда мы все уйдем спать, вы, полное ничтожество в его глазах, в глазах человека с состоянием во много миллионов, пользующегося большой властью, человека тупого и глупого, как бык, — он пойдет за вами, как маленькая собачка, как ваша собачка, бегущая у ваших ног. Он не будет сознавать, что с ним творится, но сделает именно то, что я вам говорю. Я это хорошо знаю, Крис. О, я часто наблюдала за вами и любила вас за это! Любила вас за то, что вы так восхитительно, так слепо не замечали собственного обаяния.
— Перестаньте, я лопну от тщеславия, слушая вас, — засмеялся он, обнимая ее и прижимая к себе.
— Да, — шепнула она, — и вот сейчас, когда вы смеетесь над всем тем, что я вам сказала, ваше «я»,
