ли сын, то ли близкий родович Драгутина, а Хабал стоял на своем: я-де Лихаря чуть не двадцать лет знаю, а Искар с ним ликом схож.
— И кто оказался правее?
— Оба правы. Просто Лихарь и боярин Драгутин — это один и тот же человек, который чуть не два десятка лет водил за нос и Хабала, и гана Митуса, и Борислава. А настоящий Лихарь, сын Листяны, давно уже в земле лежит.
— Ловок этот боярин Драгутин, — только и нашел что сказать Глузд.
— Хабал рвет и мечет, — продолжал Хвет. — Все эти годы он жил надеждой, что Лихарь найдет ключ к Листяниным схронам и вручит ему Слово, с помощью которого можно управлять богами.
— Твой Хабал безумец, — в сердцах бросил Глузд, — и Рада ничем его не лучше.
— Хабал пророк, — холодно возразил Хвет, — за такими идут простолюдины. А что до Рады, то она действует не по своему почину, за ее спиной стоят силы, способные вывернуть наизнанку и Русь, и Хазарию.
— Догадываюсь, — хмуро бросил Глузд. — Только какая нам в этом корысть?
— В мутной воде рыбку поймать легче, — без большой уверенности в голосе сказал Хвет.
— Вот мы с тобой этой пойманной рыбой и окажемся. Митус сядет на место Битюса, Борислав — на место Всеволода, а мы с тобой так и останемся мечником и хазаром.
— На место Рогволда может сесть малой Будимир, а первым мечником при нем будет его родович Глузд. Чем плохо?
— А ган Горазд?
— Горазд пока не участвует в заговоре, хотя не исключено, что примкнет. Но ты ведь и при Горазде будешь ходить в первачах. Ган в Берестене чужой, а у тебя там кругом родовичи.
Соблазн был велик, но Глузду не хотелось выбиваться в первачи ценой кровавой междоусобицы. Другое дело, что распрю затевал не он и его согласие или несогласие ровным счетом ничего не решало. В случае несогласия Глузда, скорее всего, ждет участь вечного изгоя, скитающегося среди чужих людей до самой смерти. А мечник за эти месяцы уже хлебнул горечь изгойства полной мерой. Жить так, как живет Хвет, ему не под силу, душа рвется в привычный мир, а вернуться туда он может, только одолев своих врагов. Судьба кагана Битюса Глузда не волновала вовсе. Князя Всеволода ему было жаль, но ведь Всеволод не скажет и слова в защиту Глузда, не захочет ссориться с Рогволдом из-за простого мечника. Да что там Глузд, если Всеволод не защитил даже князя Твердислава. За убитого Твердислава Глузд еще должен посчитаться с Драгутином. Родовой пращур не простит мечнику, если он не отомстит убийце, который и не боярин даже, а оборотень.
— У этого оборотня своя цель, — продолжал нашептывать Хвет. — Хабал говорит, что Драгутии-Лихарь проник во все тайны малоазийских богов. А из тех богов далеко не все служат Свету — немало и таких, что служат Тьме. Неизвестно еще, кого этот оборотень нам на шею посадит, если его не извести. Хабал сказал, что в Драгутине-Лихаре зреет страшная сила и если эта сила дорвется до Слова, то на всей земле может наступить мор и силы Тьмы будут править пир на наших костях. Хабал-то ясновидец.
— Что ж твой ясновидец за двадцать лет не смог разобраться, кто перед ним?!
— Так ведь этого оборотня даже кудесники славянских богов не смогли раскусить, — горячо запротестовал Хвет. — И кудесник Сновид, и кудесник Солох, и кудесник Вадимир оказались бессильны. Не говоря уже о кудеснице Всемиле, которая полностью оказалась в руках этого дэва.
— Дэвы — это еще что такое? — поразился Глузд.
— Дэвами в Персии зовут злых духов, которые пируют в Стране Забвения на костях оступившихся в нашем мире людей.
— Мало нам своей нечисти, так нате вам — персидскую! — расстроился Глузд.
— И я о том же говорю, — поддержал его Хвет. — Этого оборотня нужно извести, иначе по его стопам в радимичскую землю хлынут злые духи, с которыми нам не совладать.
— А кто будет его изводить? — насторожился Глузд, у которого пропала охота мстить боярину-дэву.
— Шатуненка на него натравим и божьих ближников, — зло ощерился Хвет. — Есть у Рады один замысел, но требуется наша помощь в его осуществлении.
— А с какой стати Шатуненок вздыбится на родного отца?
— Это уже забота гана Багуна. Шатуненок пока не знает, что злой дэв приходится ему отцом.
Глузд почувствовал, что если он еще хотя бы семидницу пробудет в стане колдуна, то у него окончательно скиснут мозги, как скисли они у хазара Хвета.
— Может, врут они, эти твои Хабал и Рада? — раздраженно заметил Глузд. — Обидно им стало, что даджан обвел их вокруг пальца, вот они и несут околесицу.
— Врут Хабал с Радой или нет, в этом нам с тобой еще придется убедиться, — хмуро отозвался Хвет. — Рада собирается открыть глаза князю Всеволоду на темные делишки оборотня, а нам придется ей помогать.
В чистые намерения вилявой женки Глузд не верил, но возражать Хвету не стал. Мечнику до смерти надоел Хабалов стан, и он рад был выбраться отсюда под любым предлогом. А далее жизнь покажет, куда ему повернуть своего коня.
Глава 14
ЗАБРОШЕННОЕ ЖИЛИЩЕ
В соседние выселки отправились впятером: Искар, Осташ, Доброга, Малога и ведунья. Искар хотел оставить Ляну в Данборовом доме, но та отказалась наотрез, и пришлось взять ее с собой, хотя толку от нее в предстоящем деле никакого, а в случае драки она и вовсе станет обузой. Пока же Ляна сидела на крупе вороного и обиженно молчала. Искар на ее обиду внимания не обращал, справедливо полагая, что за время долгого пути по заснеженному лесу эта обида растрясется да вымерзнет. Мороз, правда, начинал слабеть, но в любом случае у очага девушке было бы теплее, чем в продуваемом ветрами лесу.
Искара удивило, что Данбор с Лытарем в первый миг приняли Ляну за Милицу. А тут еще ведунья вздумала морок наводить на Брыля. Морок, правда, пошел на пользу делу, но Искару выходка ведуньи не понравилась, о чем он ей сказал без обиняков.
— Никакого морока я не наводила, — возразила Ляна. — А уж тем более на Лытаря с Данбором.
— Что же они, по-твоему, лицо родной сестры запамятовали за эти годы?
— Наверное, запамятовали, если обознались.
— И Брыль запамятовал?
— Откуда мне знать! — огрызнулась ведунья. — Может, я случайно похожа на твою мать.
Все может быть, конечно. И Данбор, и Лытарь ждали все эти годы возвращения сестры и, наверное, в глубине души надеялись, что взращенный в семье Шатуненок, наделенный от отца колдовской силой, сумеет вырвать мать из лап нечисти. И, увидев в полутьме Ляну, они решили, что чудо возвращения свершилось.
С родных выселок выехали еще засветло, а к чужому сельцу подъехали, когда время далеко за полдень перевалило. В сельцо отправился один Малога, а все остальные спешились в ближайшем ельнике. Искар привлек окоченевшую ведунью под свой кожух, Ляна хоть и шипела сердито, но не сопротивлялась. Доброга с Осташем посмеивались да прислушивались к лаю собак.
— Мне надо было идти, — вздохнул Осташ. — Этот Булыга хитрован, надо полагать, обведет он Малогу вокруг пальца.
— Не обведет, — хмыкнул в рыжие усы Доброга. — Малога поумнее тебя будет, даром что не бакуня.
— Костер надо разложить да обогреться, — сказал Искар.
— Огонь под боком у Заячьих выселок разжигать не будем, — возразил Доброга. — Есть тут в десяти верстах жилище, вот там и заночуем в случае чего.
— А кто поставил это жилище на отшибе? — спросил Осташ.
— Урсы, наверное, — пожал плечами Доброга.
— А почему зайчатники его к рукам не прибрали? — не унимался Осташ.
— Может, прибрали бы, но слух прошел, что в том жилище водятся черти. Вот и обходят они его стороной.
— Зачем же ты тащишь нас в нечистое место? — возмутился Осташ.
