выступление вносит дух неукротимой борьбы. Первым в стране объявивший себя социалистом, он бросает в толпу огненные афоризмы и лозунги:
«Единственный Бог, который существует, единственный Бог, в которого я верю… Мой Бог — несчастные, мой Бог — бедняки всех народов!»
«Пока хоть одна собака в моей стране будет оставаться без пропитания, вся моя религия будет в том, чтоб накормить ее».
«Только того я назову Махатмой, чье сердце истекает кровью за бедных».
Он непримирим. Он и вправду как «ревущее пламя, сметающее все нечистое».
«Вы, считающие себя патриотами, вы, считающие себя реформаторами, чувствуете ли вы в биениях вашего сердца, что миллионы потомков богов и мудрецов стали близкими к скотам, что миллионы сейчас умирают с голоду, что миллионы умирают в течение веков? Чувствуете ли вы, что невежество простирается над страной, как темная туча? Переворачивает ли вас это? Теряете ли вы от этого сон? Чувствуете ли вы себя от этого на грани безумия? Забыли ли вы от этого ваше имя, ваше звание, вашу жену, ваше достояние, ваших детей, само ваше тело, охваченное этой единственной мыслью о нищете и гибели?.. Вот первый шаг, чтобы стать патриотом. В течение веков нашему народу внушают унижающие его мысли. Массам говорят на всем земном шаре, что они — ничто. Их так устрашали в течение веков, что они стали почти что подобны стадам животных…»
Знакомство с трудами Вивекананды было радостным событием в жизни Рериха. Ему, художнику и поэту, импонировал возвышенно-поэтический настрой учения Вивекананды. Индийскому философу был чужд академизм. Свои взгляды он предпочитал излагать не в форме научных трактатов или статей, а в виде непосредственных обращений к читателю и слушателю. Мысли, резкие, как удары резца, высекали лозунги и афоризмы. Речь Вивекананды нередко предельно приближена к стихотворной ритмике. Творчеству индийский философ отводил особую роль («искусство наименее эгоистическая форма счастья в этом мире»). В откровенную минуту он признается своим ученикам: «Разве вы не видите, что я прежде всего поэт».
И он был поэтом не только в широком понимании этого слова, но и в более узком и специальном. В его стихах, в его поэме «Пробуждение Индии» звучит все тот же зов к действию и борьбе.
Влияние Вивекананды на Рериха — факт общепризнанный и несомненный. Но, говоря об этом влиянии, не будем мерить его внешними, формальными признаками. Будем говорить о том внутреннем, сокровенном, что несло в себе новое слово Индии, запечатленное в трудах Вивекананды, и что находило праздничный отклик в душе русского художника.
Был еще один пункт миропонимания индийского мыслителя, чрезвычайно близкий Рериху. В беседах со своими европейскими учениками Вивекананде приходилось касаться вопросов грядущего политического и социального переустройства планеты. «Европа на краю вулкана, — говорил он. — Если огонь не будет потушен потоком духовности, она взлетит на воздух». Тогда многие связывали надежды о будущем перевороте и обновлении мира с Америкой. Уповали на ее демократичность, на ее богатства, на ее технические достижения. Когда это предположение было высказано при Вивекананде, он отвечал твердо и категорично: нет, не она. Он судил об Америке не понаслышке, а как непосредственный наблюдатель. По его убеждению, другая страна должна начать новую эру. Он назвал имя этой страны, неожиданное для его учеников по разным причинам, — Россия.
В 1910 году в Индии на языке бенгали выходит сборник избранных песнопений Рабиндраната Тагора «Гитанджали». А через два года английское издание индийского поэта делает его имя известным всему культурному миру. Одно за другим, чуть ли не одновременно, появляются в России четыре издания «Гитанджали» (один из переводов осуществлялся под наблюдением Бунина).
Рерих вспоминает:
— До этого о Тагоре в России знали лишь урывками. Конечно, прекрасно знали, как приветствовано имя Тагора во всем мире, но к сердечной глубине поэта нам, русским, еще не было случая прикоснуться.
Стихи читались на вечерах, перечитывались дома. По свидетельству Рериха, вдохновенная песнь поэта, его зов объединяли самых различных людей, самых непримиримых психологов.
«…Веселие течет от листа к листу, возлюбленный мой, ликование безмерное. Небесная река вышла из берегов, и радость затопляет все».
— Таинственно качество убедительности, — говорит Рерих. —Несказуема основа красоты, и каждое незагрязненное человеческое сердце трепещет и ликует от искры прекрасного света. Эту красоту, этот всесветный отклик о душе народной внес Тагор.
Рассказ о первой встрече со стихами Тагора вырастает в обобщающую мысль.
«Велики связи двух славных народов. Именно в русском переводе прекрасно звучали Тагоровы песни. На других языках они теряют, гаснет их пламень и задушевность. Но мысль Индии отлично выражается в русском слове. Недаром у нас столько одинаковых слов с санскритом. Эта родственность еще мало оценена».
Надобно сказать, что тогдашняя критика, не учитывая своеобразия психического склада индийского народа, подходила к стихам Тагора односторонне. Традиционная для Индии форма обращения к Учителю («Я не знаю, как поешь ты, наставник. Я слушаю в безмолвном изумлении. Мое сердце жаждет соединиться с твоей песнью… Ты сделал меня другом тех, кого не знал я доселе. Ты ввел меня в жилища, доселе мне чуждые. Ты приблизил далекое и чужого сделал мне братом») дала повод истолковывать поэзию Тагора в мистическом духе. Что же касается символистов, то они тут же поспешили зачислить поэта по своему ведомству.
Поэтическая интуиция Рериха позволила ему прикоснуться к «сердечной глубине» песнопений Тагора. «Полюбили его песни не по внешнему складу, по глубокому чувству, давшему облик милой сердцу Индии. В нем отображена душа Индии во всей ее утонченности, возвышенности… Исконная любовь и мудрость Востока нашли свое претворение в трогательное созвучие в убеждающих словах поэта».
«О Тагоре в России знали лишь урывками». Но то, что становилось известным из отрывочных сообщений, в сознании Рериха сближало образ индийского писателя с другим, бесконечно дорогим ему, — образом Льва Николаевича Толстого. «Индии ведомы такие лица», — говорил художник о Толстом. Думается, что он имел в виду Рабиндраната Тагора.
Поразительно похожи судьбы двух великих мыслителей. Писатели с мировой известностью — и русский и индийский — подчиняют всю свою жизнь бескомпромиссному нравственному поиску. Их духовные орбиты пересекаются во множестве точек. Как в свое время Лев Толстой в Ясной Поляне, так и Тагор в поместье отца в Шантанекетане основывает школу, где ведет преподавание по методам, разработанным им самим. Как и Толстой, он создает специально для учеников своей школы литературные произведения. Дети с увлечением играют в пьесах, где роли написаны для них. Как и Толстой, и, по всей вероятности, захваченный его живым примером, Тагор становится сторонником теориий практики ненасилия. Правда, как и Толстой, здесь он не всегда последователен: он часто почеловечески (когда события принимают жесткий оборот) забывает о своей позиции невмешательства. В 1919 году под влиянием русской революции в Амритсаре вспыхнули волнения. Английские войска хладнокровно, в упор расстреляли безоружную толпу. «Массовое убийство» — так назвал Ленин амритсарское кровопролитие. Вести из Амритсара превращают философа и лирического поэта в политического трибуна. Тагор пытается организовать митинг протеста. Он пишет гневное письмо вице-королю, в котором отказывается от титула баронета, пожалованного ему британским правительством (присуждение Тагору Нобелевской премии по литературе предопределило в свое время этот акт).
Во всех подробностях целеустремленной и самоотверженной жизни Тагора Рерих с полным основанием видит знак толстовского служения человечеству.
«Для внешнего наблюдения различны Толстой и Тагор. Кто-то досужий до взысканий, противоречий, наверное, закопошится в желании еще что-либо разъединить. Но если мы пытливо и доброжелательно посмотрим в существо, то каждый из нас пожалеет, почему у него нет портретов Толстого и Тагора, снятых вместе — в углубленной беседе, в седине мудрости и в желании добра человечеству».
В индийском доме Рериха на его письменном столе стоит открытка с изображением Толстого (один из
