внезапным, я покрылся мурашками. Вдруг тоже захотелось воздевать руки, бесноваться, выкрикивать... Но удержался, с трудом удержался.
Артур с Максимом пришли в себя быстро. Они взобрались на блок, принялись прыгать там, как дети, и громко орать: «Вертолет отменяется, все деньги наши!»
Мы смотали лестницу, выбрали из траншеи цепи, ремни, спрятали все в сарайчик и пошли к Стене плача. Зайдя в сводчатый закуток, мы заперлись за решеткой.
Весь истерзанный, с блуждающими глазами, Петух принялся объяснять нам, что, по его мнению, случилось, что произошло с нами сейчас.
На египетских пирамидах работали сотни тысяч рабов, волокли камни вручную, волокли на катках, подъемниках. Люди гибли, как мухи. Ничего подобного при строительстве Храма не было. Предание гласит, что камни плыли по воздуху, точно ложась туда, где им было велено. Поднимались и плыли по Слову, в котором заключено одно из имен Б-га... «Только что вы это видели сами. Об этом мы должны известить мир! Согласны со мной?»
“Ну, вот это самое я и подумал! Он кабалист и знает заветное Слово!”.
Поинтересовался: «И это Слово вы вовремя успели произнести?»
«В том-то и дело, что нет! Это одна из величайших тайн. Этим Словом владели пророки, Соломон знал его... Может, вы сказали его, сами того не ведая? Что вы кричали в траншее, вспомните?»
«Не помню», - пожал я плечами.
«А хрен его знает, - хихикнул Максим. - Мать-перемать вашу, кричал...»
«Что-что? Что вы, Максим, кричали?»
«Ничего интересного, - ответил Артур. - Матюгались, как сукины дети. Как все нормальные люди».
«Евреи, мы видели чудо! - снова сказал Петух. - Я предлагаю составить сейчас документ, и всем четверым под ним подписаться юридический документ по всем правилам. Поднимемся в раввинат при Стене плача и заверим печатью при авторитетных свидетелях. Народ Израиля и весь мир должны узнать о чуде с храмовым камнем. Таков долг каждого еврея о чуде ни в коем случае не умалчивать, а широко об этом оповещать. О славе Г-спода Б-га нашего, отныне и во веки веков!»
«Чушь, бред сивой кобылы! - воскликнул Максим. - Не стану я ничего подписывать!» Ударил себя в грудь кулаком и навис над растрепанным Петухом грозной тушей.
Максим кричал, что с детства отличался живучестью, везением и неслыханной физической силой. В Бабьем Яру его, ребенка, расстреляли вместе со всеми родственниками. Вместе со всеми киевскими евреями. Будучи погребенным под целой горой трупов, он выбрался ночью и ушел. Не утонул в море крови, не умер от горя и ужаса, не был задушен, раздавлен, сам себя раскопал и ушел...
«Такое ты слышал когда-нибудь? - гремел он. - Такое ты можешь себе представить?»
И обратился к нам, ко мне и к Артуру: «А кто в Союзе был чемпионом в тяжелом весе? Кто валил
Королева на ринге? Выбрасывал его за канаты, это страшилище, эту гору мяса?»
И мы подтвердили: да, Максим Зильбер! Чемпион в тяжелом весе абсолютный... Сильнее Максима не было человека в России – исторический факт.
«Вот вам о чем составить бы документ, господин Петух! Не Б-г и не вертолет вам выволокли эту
штуку, а я! Вот с каким чудом столкнулись вы, милый! Об этом и сообщите миру, сообщите всему Израилю!»
Он сел, тяжело отдуваясь, сопя от возмущения.
Затем разверз уста Артур Флорентин, человек разумный, ученый. Он не спеша все объяснил Петуху, по-профессорски, как мальчишке, с явной иронией: «Известно ли вам, дорогой господин, что рекорды в тяжелой атлетике доходят нынче чуть не до тонны? Что человеческий организм в критические моменты способен взорваться, как бомба, совершая при этом необыкновенное, уму непостижимое. И если имеете хоть чуточку представление, о чем я вам говорю, то должны принять во внимание, что мы еще и спортсмены выдающиеся...»
Артур продолжал рассуждать о скрытых возможностях человеческого организма, а Петух горестно качал головой, окаменев от растерянности, чуть не плакал.
Обвел нас печальным взглядом и произнес: «Вы мне напомнили сейчас Валаама, Итро и Ийова. Каждый из них имел свое мнение о Б-ге евреев. Каждый получил по вере своей. Должно быть, и вы получите... Я только скажу напоследок, что есть на все воля Всевышнего! Но лишь в одном человек свободен – в выборе власти Б-га над собой. Бояться Его или же нет! Берите свои деньги и идите. Больше я вам ничего не скажу»…
…Разрушив иудейский Храм, возвращался в Рим на корабле Тит-император. И гордился собою:
“Силен, говорят, Б-г Израиля на море, на водах. Зато на суше сумел я Его одолеть!”.
И хохот раздался с небес: “Нечестивец, сын нечестивца! Зачем Мне с тобою бороться? Есть творение в Моем мире ничтожнейшее из творений, с ним ты и поборись!”.
Сошел Тит на берег, и тут же влетел ему в ноздрю комарик. Засел в голове и принялся точить мозг. Семь лет мучил, доведя его до безумия, одержимости. Умирая в жутких страданиях, завещал император: тело мое сожгите, а пепел развейте над всеми морями, чтобы Б-г евреев не смог меня отыскать, не призвал на суд за речи мои надменные.
Так сообщает Агада одно из преданий о Храме: о слабом комарике, о долгих страданиях Тита, великого римского императора. Давно это было...
Мы же, как известно, в двадцатом веке живем. Иные времена. Скорости у нас чуть не космические. И стали скоро сбываться слова Петуха. Очень скоро, я бы сказал, мгновенно!..
Стоял сентябрь. Все трое мы въехали в новенький каменный дом. Каждый в свою квартиру. Выдали нам койки казенные с матрацами, одеялами, казенные табуретки, столы, газовые плитки.
Все остальное предстояло заработать, наживать годами. Мы ведь приехали навсегда, навечно – не в гости.
Помню, был поздний вечер, сидели мы с Жанкой на голой кухне, пили чай и скучали. Позвонили вдруг в дверь, вошел Максим.
«Привет, Максимушка!» - обрадовалась жена. И удивилась, вглядевшись попристальней: «Ой, да кто же тебя так отделал, бедненький?»
Увидел и я синяк у него под глазом. Лицо сизое, отечное. Весь он грустный какой-то, унылый. Спросил я его с сердечным участием:
- С хулиганами местными дрался?
- Не... милиция в Киеве отлупила! - вяло так, безучастно.
Мы ошалело с Жанкой переглянулись, подумали одновременно: “А малый того, свихнулся!”. И разом затараторили, развеселившись, как от славной боксерской шутки.
- Дядька в Киеве, а бузина в огороде! Пепел Клааса стучит в моем сердце... Какая милиция, какой Киев? Да ты в своем уме?! Кто тебя пустит туда? Мы же позавчера тебя видели!
Максим ничуть не обиделся. Попросил у Жанки зеркальце и стал разглядывать свое лицо, осторожно массируя фонарь под глазом, раздутые щеки, губы. И вдруг я поверил. Увидев, какой он уже нездешний, чужой, будто его подменили. И руки его, руки гладиатора в свежих ссадинах, распухшие, точно оладьи, больше всего убеждали. Так бывает, когда бьешь в скулы, кости, дробишь людям зубы.
- Сволочи, их целая рота была, дубинками молотили... Знали, на кулачках хрен меня одолеешь, хрен свяжешь!
И поведал нам про “комарика”, начавшего точить его мозг безумием, одержимостью возвращения в клетку, в тюрьму. Ибо обретенная, наконец, свобода этой “горилле” стала вдруг ненавистна.
В Лоде он сел в самолет румынской авиакомпании и прилетел в Бухарест. Взял билет на киевский самолет и прошлую ночь провел у своей любовницы, хохлушки Даши, на Крещатике. Был опознан одним из соседей, и на рассвете в квартиру пришла милиция. Вялый и сонный израильтянин Максим Зильбер был извлечен из теплой постели. Ему разрешили одеться, умыться, побриться и без лишнего шума предложили покинуть пределы Украинской Советской Социалистической Республики. Он согласился. Под усиленной охраной его доставили в аэропорт. И тут он закатил своим стражникам бой, решив отбиться. Милиционеры
