что не перестроится на пятнадцать профессиональных. Да и ставки неизмеримо разные: вместо стипендии в сто рублей и жалких талонов на бесплатное питание миллионы долларов и мировая слава в истории бокса”.
Через год он вернулся, тяжело опираясь о тросточку. С протезом вместо ноги. С преступным, нехорошим блеском в мутных, оплывших глазах.
Случилось, как я и думал: пару раз Артура попробовали в портовых кабаках, в дансингах, против средней руки профессионалов. И он проигрывал нокаутами. Затем случилось худшее – связался с преступным миром! Занимался наркотиками, контрабандой, промышлял сутенерством. На него открыл дело Интерпол. Однажды, скрываясь от погони, угодил в аварию, попал в госпиталь. Пришлось ампутировать ногу.
Вернувшись домой, в Иерусалим, Артур не успокоился. “Доллары, доллары, доллары”, - продолжал он бубнить мне и Жанке. В один прекрасный день уехал в Стамбул изучать турецкий массаж.
“А вот это у него пойдет, - обрадовался я. - Дай ему Б-г удачи! Массаж изучали мы в институте. Это модно сейчас, дело вполне респектабельное. К тому же, с его головой...”.
Он привез с собой из Стамбула растленную девку, пухлого, кучерявого мальчика, с трудом изъяснявшихся по-английски. Поселил их в своей квартире. Затем вошел в пай с дирекцией роскошного отеля “Царь Ирод”. Арендовал у них сауну, бассейн, буфет и спортивный зал. Но, не успев развернуться, влип в грандиозный скандал, ибо, кроме массажа и невинных занятий тяжестями, клиентам отеля в святом городе предлагались изощренные половые услуги, включая педерастию. Поднялся шум. Дело лопнуло, и Артур разорился. Потом он уехал в Нью-Йорк и снова надолго исчез.
Пропал из квартиры и стамбульский кучерявый мальчик. Девка осталась, живет в подъезде по сей день. Девка эта приняла “гиюр”, сменив имя с Фатимы на Сару, неизвестно чем занимается.
С некоторых пор стал наезжать к нам Артур. Привозит сундуки со всяческим барахлом, японскую электронику, американские телевизоры с кассетными фильмами.
В редкие эти побывки Артур приглашает нас к себе. На тахте сидит, развалившись, его жена Сара Флорентин, грациозно курит кальян, преданными, собачьими глазами глядя в лицо мужа-добытчика. А тот травит нам байки про Нью-Йорк. Дескать, живу в мировой столице, работаю в большой фирме инженером- химиком. Давно сдал экзамены по языку и предметам, диплом московский признали...
А Жанка моя, человек простой, бесхитростный, рубит ему правду-матку в глаза:
«Ну, да, ври больше! Все говорят, что моешь машины на бензоколонках!»
* * *
Такова история про трех боксеров, приехавших однажды в Израиль с благими мечтами и великими надеждами, но так ни разу и не надевших перчаток ни себе во благо, ни своей новой и трудной родине.
Судьба и случай распорядились иначе. С кем жестоко и неожиданно, а с кем...
Короче, вы поняли, почему мы напомнили Петуху троих советников фараона и почему я заделался спецом по Храму, по рабству египетскому?
Об этом лучше всего говорится в Агаде: “Размножились в Египте сыновья Яакова и весьма усилились, и взошел новый фараон, который не знал Иосифа, и сказал: народ Израиля сильнее нас и многочисленнее. Давайте исхитримся ослабить его, либо совсем уничтожить, иначе станут они воевать против нас, и одолеют нас и землю нашу. Обратился фараон к своим мудрецам: что с Израилем делать?
Сказал ему Валаам: каждого младенца мужского пола, который у них родится, в реку бросайте! Не станет у них обновления, так ты их под корень и истребишь.
К Ийову фараон обратился, но Ийов не дал никакого совета: поступай, владыка, как тебе заблагорассудится... Итро же, священник мидьянский, так сказал: народ сей избранный Б-гом Всевышним, не трогай его! Своя судьба у него и свое на земле назначение. Станешь в воде их губить сам от воды и погибнешь!
Послушался фараон Валаама стали младенцев еврейских в Ниле топить... И погиб фараон впоследствии в водах Чермного моря, он и все его воинство. Самого Валаама тоже убили во время войны с Моавом, за его совет злодейский. Ийов же, за то, что не сказал ни доброго, ни худого сатаною был наказан, страдал плотью, потерял детей, имущество. Итро же, поверивший в чудо Израиля, породнился с Моисеем, отошел от язычества, уверовал во Всевышнего...”
Еще вам любопытно узнать, как я попал в йешиву? После первой той пресс-конференции, после гнусных и лживых нападок Максима на Петуха, совесть моя была неспокойна. Привели меня ноги к Стене плача, к нашему ангелу просить извинения за друзей, объясниться. А он будто ждал меня. Будто чувствовал, что я приду - именно я.
Надел я на входе, как обычно, ермолку бумажную, а вышел из закутка в бархатной, Петухом мне подаренной.
Отвел он меня в йешиву, посадил у окна. Здесь и сижу я, бывший волчонок Сидки, по сей день. Сижу, учу Тору. С ребятишками, мне подобными из Уругвая, из Аргентины, из Штатов...
Платят, конечно, стипендию небольшую - это Петух мне устроил. Но и подрабатываю малость тренерским своим ремеслом. Начальство купило мне десять пар перчаток, пару мешков, груши, и тренирую я наших ребят, пейсатых и бородатых, у нас в подвале. Об этом и мечтал мой покойный друг, о пьедестале на Олимпийских играх, о наших парнях, пейсатых и бородатых великий Максим Зильбер, да будет благословенна о нем память.
С той минуты, как посадили меня у окна, покой и благость сошли в мою душу. Но так уж ведется: не может счастье быть совершенным! Есть “война иудейская” с Жанкой. Проблемы тяжелые: прошу ее соблюдать отдых субботний, “кашрут” завести на кухне, окунаться в “микву”. Тяжело это ей, не под силу. За эти вот принципы и война между нами. Глухая, упорная, и перевес в этой войне пока не на моей стороне.
«Замуж, - кричит она мне, - выходила за одного человека, а жить заставляешь с другим! И этот другой хочет себе жену другую».
«А я меняться не собираюсь! - кричит. - Подобный пункт в программе моей генетической в этой жизни отсутствует. Оставь в покое меня. А лучше давай разбежимся! Стукнемся задницами и разбежимся...»
Я понимаю, баба права! И жду, упорно жду чуда в семейной жизни, не теряю надежды.
Хожу с ней часто к Кидронской долине, где мы работали на раскопках. Гуляем ночью под стенами, где выплыл однажды к небу заговоренный каменный параллелепипед, так резко изменивший три судьбы и Жанкину семейную жизнь.
Высоко над нашими головами прочерчен след на крепостной стене. След земли, кургана.
«Надо копать, всю жизнь копать, - принимаюсь я толковать жене. - Душу копать постоянно, непременно что-нибудь обнаружишь!»
