— Ну, будем считать, что уяснили. От второй лекции стало немного яснее. Итак?
— Несколько лет назад возникло предположение, что русские разгадали секрет получения антивещества, но не смогли удержать его в руках — ну, потому, что антивещество имеет неприятное свойство аннигилировать с любым веществом, с которым вступает в контакт. Создание, хранение и использование его было невозможным. БЫЛО невозможным. А что, если это стало возможным или близко к этому? Страна, владеющая таким секретом, может держать в руках весь мир. Ядерное оружие по сравнению с этим безобидная игрушка для развлечения малышей.
Снова последовала длительная пауза, и вновь ее прервал Ринфилд:
— Вы бы ученые не разглагольствовали бы в таком духе, если бы у вас не было причин верить в существование или возможность существования подобного оружия.
— У меня есть причины верить. Эта возможность нервирует все разведывательные службы мира уже в течение нескольких лет.
— Очевидно, что этот секрет не в наших руках, иначе вы бы не рассказывали нам об этом.
— Очевидно.
— И не в руках такой страны, как Великобритания?
— Это бы нас не беспокоило.
— Потому что в этом случае секрет попал бы в надежные руки?
Бруно взял стакан и отпил содовой.
— Вы имеете в виду выкрасть? — поинтересовался он.
— Просто достаньте. Можно ли называть это воровством, если вы отберете оружие у маньяка?
— Но почему я?
— Потому что у вас уникальные способности. Я не могу обсуждать, каким образом мы собираемся их использовать, пока не получу вашего согласия.
Все, что я знаю, так это то, что мы вполне уверены в существовании только формулы, и в том, что есть один человек, знающий ее и способный ее воспроизвести. И мы знаем, где находится этот человек со своей формулой.
— Где?
— Крау! — без колебаний ответил Фосетт.
Бруно же отреагировал на это так, как и ожидал Фосетт. Лишенным тональности голосом он лишь повторил:
— Крау...
— Крау, ваша старая родина и ваш родной город.
Бруно ответил не сразу. Он повернулся в своем кресле, и спокойно ответил.
— Если я соглашусь, как я туда смогу попасть? Нелегальный переход границы? Парашют?
Фосетт приложил героические усилия и успешно, чтобы не выказать своего торжества. Ринфилд и Бруно — он достал их обоих! Обыденным голосом он проговорил:
— Ничего эффектного и рискованного. Вы поедете с цирком.
На этот раз Бруно, казалось, был ошарашен, поэтому в разговор вмешался Ринфилд:
— Это вполне реально, Бруно. В этом вопросе я дал согласие сотрудничать с правительством. Мы собираемся проделать турне по Европе, в основном, по Восточной. Договоренность уже есть. Они присылают к нам свой цирк, а мы едем к ним.
— Всю труппу?
— Нет, естественно, нет. Это невозможно. Только лучших, — Ринфилд слабо улыбнулся. — Понятное дело, что и ты будешь включен.
— А если я откажусь?
— Мы просто аннулируем турне.
Бруно взглянул на Фосетта.
— Тогда мистер Ринфилд потеряет прибыль. И это будет стоить вашему правительству миллион долларов.
— Нашему правительству. Мы готовы положить за это и миллиард.
Бруно перевел взгляд с Фосетта на Ринфилда, потом обратно на Фосетта и отрубил:
— Я согласен!
— Великолепно. Примите мою благодарность и благодарность вашей страны. Теперь детали...
— Мне не нужна благодарность моей страны, — мрачно, но без обиды, произнес Бруно.
Фосетт попытался поразмышлять над значением его ответа, но сразу же отказался от этого.
— Как вам угодно. Детали, о которых я упомянул, могут и подождать.
Мистер Ринфилд, мистер Пилгрим говорил вам, что мы были бы благодарны, если бы взяли с собой в турне еще двух человек.
— Нет. Выясняется, что мистер Пилгрим не сообщил мне массу вещей.
— Мистер Пилгрим знает, что делает. Не было необходимости обременять вас деталями, пока вы не дали согласия на сотрудничество. Эти двое доктор Харпер и наездница Мария Хопкинс. Это наши люди, весьма нужные для нашего дела. Есть вещи, которые я должен сначала согласовывать с мистером Пилгримом. Скажите, Бруно, почему вы согласились? Должен предупредить вас, что это может быть чрезвычайно опасным делом, а если вас схватят, мы вынуждены будем отречься от вас. Так почему?
Бруно пожал плечами.
— Кто знает? Может быть много причин, которых нельзя объяснить даже самому себе. Может быть, благодарность. Америка приняла меня к себе, когда собственная страна выгнала. Здесь живут люди, которым я хочу отплатить благодарностью. Я знаю, что в стране, где я родился, имеются опасные и безответственные люди, которые без колебания могут применить это оружие, если оно существует. И потом, вы сказали, что я очень подхожу для этого задания. Каким образом, этого я еще не знаю, но если это так, то как я могу позволить другому занять мое место? Не только потому, что он может провалиться, выполняя это задание, но он может даже погибнуть при этом. Я бы не хотел иметь ни того, ни другого на своей совести, — он слабо улыбнулся. — На меня ложится очень большая ответственность.
— А настоящая причина?
— Я просто ненавижу войну...
— М-м-м... Не тот ответ, что я ожидал, но достаточно честный. Фосетт поднялся. Спасибо, господа, за ваше время, за ваше терпение и ваше понимание. Обратно вас отвезут.
— А вы сами? — поинтересовался Ринфилд. — Как вы доберетесь до конторы мистера Пилгрима?
— У нас с хозяйкой полное взаимопонимание. Уверен, что она обеспечит меня каким-нибудь транспортом.
Фосетт, подойдя к апартаментам Пилгрима — тот жил и работал в одной комнате — достал ключи, но тут же убрал их. Пилгрим не только не запер, но даже плотно не прикрыл свою дверь. Фосетт толкнул дверь и вошел внутрь.
Первой мыслью было, что он несколько погорячился, уверяя Ринфилда в том, что Пилгрим знает, что делает.
Пилгрим лежал на ковре. У того, кто уложил его туда, вероятно, была достаточно большая коллекция кинжалов, так как он даже не потрудился вытащить всаженный по самую рукоять в его шею.
Смерть, по всей вероятности, наступила мгновенно, поскольку на рубашке не было крови. Фосетт присел на колени и взглянул в лицо убитого.
На нем было то же безмятежное спокойствие, что и при жизни. Пилгрим не только не знал, кто его ударил, но он даже не знал, что его ударили.
Фосетт поднялся, подошел к телефону и поднял трубку.
— Доктора Харпера, пожалуйста. Пускай немедленно придет сюда.
Доктор Харпер не походил на стандартный тип доброго врачевателя, но в другой роли его трудно было представить. В нем было все, что требуется медику. Он был высок, строен, и носил очки. Его внешность была вполне внушительной: этому способствовала седина на висках, а его очки придавали его взгляду особенное выражение. Очки — большое подспорье для врача: пациенту никогда не угадать, здоров он или ему осталось жить всего несколько недель. Одежда на нем была так же безупречна, как и у покойника недельной давности, которого никто не трогал на секционном столе в морге.
