«Коллектив гастронома номер три-бис на общем собрании обсудил по поручению горторга фельетон Д. Первушина «А покупатель-то прав!», опубликованный в газете «Городская звезда» 10 октября с. г. На собрании признавалось, что за последний месяц коллектив действительно снизил уровень высокой культуры обслуживания, что выразилось в ослаблении внимания к смене халатов.
Как сообщил нам директор гастронома номер три-бис тов. Бровкин А.К., отмеченный недостаток в ближайшее время будет исправлен.
Одновременно в своем сообщении тов. Бровкин А.К. правильно указал на тот факт, что автор фельетона сгустил краски, о чем говорили в своих выступлениях работники гастронома, неоднократно занимавшего призовые места на смотрах культуры обслуживания.
Редакцией газеты сделано тов. Первушину Д. Н. предупреждение в плане необходимости более объективного изложения фактов».
«Главный» одобрил последушку, и Костецкий отправился в стан противника с белым флагом мира. Но чем ближе он подходил к гастроному номер три-бис, тем меньше его привлекала миссия миротворца.
«Почему, собственно, мы идем на попятный! — рассуждал он про себя. — Не хотим лишний раз ломать копья, а ведь Первушин, в этом я уверен, не придумал ни одного факта. Компромисс в данном случае — помощник плохой, так черт-те куда зайдешь...»
Он взял да и повернул восвояси.
Реформаторы
Инспектора отдела по озеленению и обводнению Матвей Акишин и Владислав Сургуч вернулись в свою комнату расстроенные, если не сказать больше — возмущенные: ни тот, ни другой не значились в приказе о выдаче денежных премий, только что зачитанном председателем профбюро на собрании. Они тяжело опустились в кресла и закурили.
Мощный телом, полнолицый Акишин молчал.
— Ну, тип! Ну, фрукт! — нервно заговорил худой, остроглазый Сургуч, имея в виду начальника отдела Николая Петровича. — Как срочные расчеты, так Акишин и Сургуч. Других нет, все интеллектуальные импотенты. Как раздача пряников, так Бромушкин и Поливанов, фантазеры и пенкосниматели, знатоки парковой культуры, так сказать... — Последовало крепкое выражение, и Сургуч, несколько остудив ораторский пыл, на время замолк.
Акишин, естественно, не дал заглохнуть беседе.
— В первом списке мы с тобой черным по белому стояли, я сам видел, — раздумчиво протянул он. — Однако Николаю Петровичу милей другие. Мы черная косточка, они белая. Начальству, говорят, виднее...
— О господи! — простонал Сургуч. — Какой он начальник! Размазня и неврастеник, вот кто он есть, был и будет. На его месте я бы давно перевернул здесь все к чертовой матери!
Сургуч устроился в кресле поудобнее и начал набрасывать картину кадровых перемен:
— Сезон преобразований я бы открыл Поливановым. Мне нет дела, что он талант и несет в себе творческий заряд. Пусть уходят на заслуженный отдых и разбивает зимний сад у себя дома. Заодно с ним лора на покой и скульптору-консультанту Бромушкину. Зачем эта ходячая энциклопедия и опыт всех времен и народов? Есть справочники, альбомы, музеи, наконец!
Вообще-то отделу необходим допинг, молодая кровь. Набрать девочек, они освежают атмосферу, на них приятно смотреть. Они стимулируют... Набрать мальчиков, этаких современных шустриков. Они и дефицит раздобудут, и билет на хоккей обеспечат, и на сверхурочную останутся... Знай командуй ими.
Впрочем, при правильном раскладе один из нас может спокойно занять место Бромушкина.
— Вот уж не рвусь... — лениво вставил Акишин.
— Не скромничай, Матвей, не прибедняйся: честолюбием тебя природа не обделила... Ну-с, продолжим. Под тем или иным соусом я бы уволил или подбросил соседям Батажникову. От ее принципиальности у меня делаются конвульсии. Неплохо было бы подыскать другое место и Рогачеву. Молодой, да ранний, тоже мне гений садовой архитектуры. Я шалею в его присутствии, а мне это ни к чему. Повторяю: необходим допинг, но... не за счет гениев.
Теперь относительно нашего шефа. Правда, он орешек крепкий, да и возраст не подошел. Сколько ему, кстати?
— Такие даты, Владик, не забывают, — пробасил Акишин, — прошлым годом полувековой юбилей отмечали. Ты еще дружеский шарж рисовал: дорогой именинник в рамочке из роз.
— Да, забыл, в чем и каюсь. Розовый венок к славной годовщине. Время зрелости и тому подобное. Значит, ему сейчас пятьдесят второй. Трудный случай. Может задержать здоровую кадровую перестройку.
— И слава богу. Уж больно ты крут. Одни увольнения, — заметил собеседник. — А беда нашего несравненного начальника не в том, что он размазня. Масштаба в нем нет. Я бы на его месте давно составил генеральный план озеленения Сннегорска лет этак на пятьсот, до две тысячи пятисотого года.
— Ну, Акишин, ты даешь! — вскинулся Сургуч. — К чему такие немыслимые сроки? И в пределах родного, двадцатого хватает работы.
— А к тому мне такие сроки, чтобы помнили о нас потомки! Вот на кого работать нужно! Акрополь поставить в центре Синегорска. Разместить в нем все центральные учреждения, включая наш отдел. К акрополю примкнет площадь торжеств с трибунами для лучших людей города. Оба сооружения заключить в зеленый овал парка. Сам парк опояшется голубой лентой канала, берега которого видятся как бархатные газоны с островками маргариток и крокусов. От газонов лучами расходятся аллеи города-парка. Все утопает в зелени. Флора севера перемешалась с флорой юга; каштаны и кипарисы у нас отлично растут. Аллея каштанов. Аллея дубов. Аллея...
— Ну, Акишин, ты даешь! — повторил Сургуч. — А жилые кварталы куда?
— Прозаик ты, Владислав Сергеич, прозаик! Жесткий человек! Одни увольнения в голове. Ни полета фантазии, ни элементарной сообразительности. А ты мысли эпохально, стремись к потомкам, к поколениям, которые грядут!
— Я именно о потомках. Жить-то где? Ты же типичный мечтатель. Если не хочешь подумать о жилых кварталах, скажи по крайней мере, с чего начнешь воплощать?
Акишин разволновался при мысли о том, как он вершил бы делами, доведись ему возглавить отдел, покинул уютное кресло и витийствовал, расхаживая по комнате.
— Воплощать! Очень просто, Владик, — воскликнул Акишин с интонацией мага. — Докладная записка в горисполком. Центр города консервируется. Все службы выносятся в новый микрорайон. Начатое заселение микрорайона приостанавливается. Таков первый этап. Затем набрасывается генеральный план на пятьсот лет третьего тысячелетия...
— Твой первый этап пахнет сотнями миллионов, — прервал товарища Сургуч с такой живостью, будто один из запланированных миллионов ему пришлось бы снять с личного счета.
— Именно миллионы! — не менее живо откликнулся Акишин, — А почему нет? Почему не вложить? Почему не размахнуться? Не создать ансамбль века? Да что века — тысячелетия!
...Дверь отворилась, и в комнату вошла Джинсина, — так сотрудники прозвали секретаря начальника за пристрастие к брюкам заграничных кровей. Сегодня на Танечке-Джинсине оказались брюки алого цвета в узкую белую полоску.
— Вас просит Николай Петрович, — объявила Джинсина. Немая сцена продолжалась недолго: Акишин и Сургуч были в превратностях службы людьми закаленными.
— Кого это — вас? — осведомился Сургуч.
