— Господи, что же это такое? — прошептала Максимовна. — Где же мой Гриша?
Навстречу попался Кочубей.
— Ищете? — сурово спросил он.
В его глазах Максимовна прочла такой укор, что не стала ничего спрашивать.
— А, между прочим, я знаю где, — сказал Кочубей, пройдя мимо.
— Где? — бросилась к нему старушка.
— На полевом стане, в десяти километрах отсюда. Завтра там выборочную пахоту начинают.
— И Гриша мой тоже?
— Ну, а как же! — посветлел лицом Кочубей. — Первую борозду будет прокладывать.
— Веди на кухню! — решительно заявила Максимовна.
— Ладно, как-нибудь без вас обойдемся, — снова нахмурился Кочубей.
— Веди, веди! — грозно приказала Максимовна.
Теперь ей было все равно. Поварихой так поварихой — хоть два, хоть один день, до встречи с Гришей. Но туг же она поймала себя на мысли, что гордится сыном, которому поручили проложить парную борозду. И впервые почувствовала себя здесь хозяйкой.
Это увидел и Кочубей; он шагал рядом, искоса с уважительной усмешкой поглядывая на старушку.
У входа в кухню паренек с ожесточением терзал киркой бревешко. Бревешко поддавалось туго, от него отлетали вконец размочаленные щепы, и паренек изрядно вспотел.
— Работаем, Петухов? — бодро спросил Кочубей.
Петухов промолчал, еще ожесточеннее заработал
киркой. Максимовна нахмурилась, но ничего не сказала.
Пришли на кухню. Максимовна оглядела наскоро сколоченное из горбылей помещение. Тут было тесно, грязно, клубился темно-сизый едучий дым. Четыре девушки без белых фартуков, в пальто, угрюмо чистили картошку. Пятая колдовала над кастрюлями, из кастрюль валил тетглый пар. Максимовна нахмурилась еще больше.
— Вот наш камбуз, Пелагея Максимовна, — торжественно отрекомендовал Кочубей и тут же чихнул. — Разрешите быть свободным?
— Постой, — повелительно остановила его Максимовна. — Почему дым?
Кочубей пожал плечами:
— Очевидно, конструкция печек такая. Разрешите быть…
— Постой! А почему белых халатов нет?
Кочубей развел руками:
— Не знаю. Разрешите…
— Постой! — Максимовна в сопровождении девчат и Кочубея вышла из столовой, показала на Петухова, тяпающего бревешко киркой. — А это что? Почему топоров не даете?
— Я-то при чем, Пелагея Максимовна? Говорите начальнику.
— И скажу, — внушительно заявила Максимовна.
Девушки хором поддержали ее:
— Правильно!
— Никакого внимания кухне!..
Ободренный этими возгласами, Петухов в сердцах бросил кирку под ноги Кочубею:
— Долбай сам! Это тебе не зарядку проводить: «делай — раз, делай — два…»
Девчата засмеялись, а посрамленный Кочубей, не спросив даже разрешения, побежал прочь от столовой. Максимовна строго посмотрела на Петухова:
— А вот это ты зря, парень. Возьми кирку.
Петухов покорно поднял кирку, молча отошел в сторону.
Одна из девушек одобрительно и простодушно заметила:
— Здорово вы его, мамаша!
— Какая она тебе мамаша? — дернула ее за рукав другая девушка. — Это уполномоченный из района или области.
Максимовна услышала эти слова, добродушно улыбнулась:
— Что вы, девчата! Какой я уполномоченный?
— А кто же вы?
— Просто мать. К сыну приехала.
— Мать?
Пока Кочубей разыскивал директора, Максимовна наводила порядки на кухне.
— Кожуру нужно тоньше срезать, — поучала она ту самую девушку, которая приняла ее за уполномоченного. — Ты что, милая, дома не занималась стряпней-то?
— У меня мама…
— Ма-ма, — передразнила Максимовна, — не век же с матерью жить. У меня вон сынок, Гриша, сам все делает. И постирает, и погладит, и пуговицу пришьет. Самостоятельный, нигде не пропадет.
— А сами примчались к нему? — сдерживая смех, спросила девушка, стоящая у плиты. — К самостоятельному такому!
Максимовна растерянно опустила руки. Этого она опасалась больше всего. Как ответить, что сказать? И дернуло же ее за язык, расхвасталась про Гришу! Ведь ничегошеньки он не умеет, а так — дурь в голову пришла…
Но тут в сопровождении Кочубея появился Абрамов.
— Здравствуйте, девицы-красавицы! — громко сказал он и заметил довольным тоном, видя, что на кухне и дыму меньше и работа идет быстрее: — Э, да у вас тут порядок. Это вы все, Пелагея Максимовна? Жаль, что уезжаете скоро. Может, останетесь?
— Нет! Что вы? — из-за непостижимого упрямства ответила Максимовна. — Мы домой.
— Вы-то домой, — проговорил Абрамов, и в голосе его послышались нотки разочарования и даже обиды. — Вы-то домой, а вот сын ваш — не знаю… Словом, завтра поедем на полевой стан, там будет видно, — добавил он жестко.
— Ну, так я пойду, соберусь…
— Давайте.
Она направилась к выходу, и в этот самый момент одна из девушек ехидно и громко сказала:
— Видали старуху? Нам мораль читает, а сама сыночка забирает.
Словно подхлестнутая, Максимовна вздрогнула и остановилась.
На кухне стало тихо.
— Павел Степанович! — с отчаянной решимостью обратилась Максимовна к директору.
— Что? — насторожился он.
Но она сказала не то, что хотела сказать:
— Завтра первую борозду прокладываете?
— Да!
4
“ Начали, Павел Степанович, уже первые пять гектаров вспахали, — доложил бригадир, подходя к вылезшему из совхозного «газика» Абрамову.
Неподалеку стоял полевой вагончик. Прямо от него тянулась к горизонту широкая черная борозда вспаханной целины. Несмолкающий грохот висел над степью. Это работали тракторы.
Абрамов и бригадир стали о чем-то оживленно разговаривать, показывая руками в степь. Максимовна с минуту посидела в машине, потом вышла и решительно направилась к директору.
— Познакомьтесь, — заметив ее, сказал Абрамов. — Это мать Григория Орлова.
— Того, что рисует? — с интересом взглянул на нее бригадир.
