дурацкая война, одиночество в машине — все теперь было позади! Он был свободен и мчался к долгожданной Большой земле, к цивилизации — в благословенный Старый Свет! Соседка, похоже, не слишком-то разделяла его радость, что и понятно: это ведь не она была заперта в двойной тюрьме — на мосту и в машине, не она проносилась сотни раз по этому месту в надежде обрести свободу, не она наблюдала неделями, как толпы спятивших придурков убивают друг друга. Может быть, ее смущало то, что вокруг по-прежнему было темно и безлюдно: по идее, мост за Чертой должен был сиять огнями и быть полным жизни, но Ларри видел этому вполне логичное объяснение: мост, понятно, в последнее время не функционирует, поскольку на нем изолирован изрядный кусок; население, должно быть, эвакуировали на землю, потому что кто его знает, что там творится, за незримым барьером, не ровен час, все сооружение обвалится в океан.
Короче говоря, тревожиться больше не о чем, остается только набраться терпения на те несколько дней, которые им теперь требуются, чтобы добраться до континента. Ларри готов был гнать весь этот путь без остановки, что было бы вполне реально, если окажется, что девчонка умеет водить машину. А если не умеет, так он ее моментально научит: велика наука — газовать все время по прямой.
Ларри тормознул, не съезжая с дороги — других машин здесь все равно не было, и вряд ли стоило опасаться их появления. Повернулся к попутчице и… На несколько секунд неожиданно запамятовал, что именно хотел ей сказать. Она сидела, откинувшись в кресле, ничуть не стесняясь своей беззащитной наготы — впрочем, как выяснилось, не такой уж и беззащитной, — вопросительно глядя на него. Не иначе как привыкла. Впрочем, она и сразу не больно-то стеснялась: не зря же говорят в народе, что доктора и художники не мужики.
Прямого и безгрешного недельного пути рядом с такой голенькой киской не перенес бы и сам Папа Римский. А Ларри был не Папа Римский, к тому же он сам был до пояса голый, и подъехал бы к ней прямо теперь — ох и подъехал бы! Кабы не этот ее самострельный браслет. Так ведь и он не насильник какой- нибудь, он ей только хорошего желает — еще как желает! И она тоже живая, не железная. Главное — найти к девушке правильный подход, чтобы ее саму к тебе потянуло. Кстати, она, кажется, мечтала помыться. Пожалуй, не мешает устроить передышку, чтобы подкрепиться и, кстати, сполоснуть попутчицу перед дальней дорогой.
— Ты вся грязная, знаешь? Достань вон там внизу бутылку и давай-ка выйдем, я на тебя полью.
И потру спинку. Есть на теле женщины такие места, вроде бы нейтральные, но если их знать, то, считай, она твоя, нажми только вовремя где надо да погладь — не опомнится, как сама на тебя прыгнет. Ларри знал. И как никогда хотел применить свои знания на практике.
Первое неприятное открытие ждало его сразу по выходе из автомобиля: поле, оказывается, было на месте, оно никуда не делось даже после выезда из постылой «резервации» и не позволило ему отойти от автомобиля дальше, чем на старые добрые два шага. Пока он переваривал этот факт, Чарли крикнула ему с той стороны машины, что ей надо на пару минут отлучиться, и, поставив на капот бутылку, побежала прочь, белея в темноте узкой спиной и мелькая голыми пятками — на ту сторону дороги, к темнеющему там у обочины «шкафу».
Черт возьми, ну что он мог возразить?..
Стоя у машины в ожидании, Ларри на всякий случай достал лазерник, хотя от него вряд ли сейчас был бы толк: в случае опасности ей стоило полагаться только на этот свой браслет, и оставалось надеяться, что ее не успеют оглушить до того, как она о нем вспомнит.
Ларри поймал себя на том, что продолжает думать прежними категориями — отчасти по привычке, но главное — потому, что и здесь, за Чертой, продолжала существовать его незримая индивидуальная тюрьма, она же защитница. Значит, законы проклятой территории простирались на какое-то расстояние и за ее пределы, стало быть, и тут могли сохраниться после эвакуации чокнутые граждане, зараженные вирусом междоусобной войны. И ему следовало получше присматривать за девчонкой, не выпускать ее больше за пределы поля — благо что «шкаф» входит в него без проблем почти полностью.
Он и не думал о том, чтобы в ближайшее время расстаться с Чарли. Хотя она сослужила уже ему свою службу — как живая отмычка — и теперь была попросту больше не нужна. Мало того, она была опасна. Слов нет, девочка ему попалась не простая, а прямо скажем, отмеченная, и не иначе как самолично теми, кому под силу воздвигать барьеры на мостах и руководить потом всей этой глобальной катавасией. Может быть, ее миссия была связана с неизвестным оружием на ее руке. А может быть, это ценное оружие было придано ей, как наиболее ценной, для защиты. Так или иначе, за девчонкой незримо стояли чьи-то интересы — слишком могущественные, чтобы пытаться разобраться, чьи они и откуда, а тем паче вставать на их пути или вмешиваться в их грязные авантюры; ну да, именно в их грязные, кровавые, гнилые, вонючие авантюры! Поэтому самым разумным сейчас для Ларри было бы сесть немедленно в свою машину и дуть вперед, не останавливаясь и не оглядываясь до самой Европы, или куда там вела теперь эта чертова гиблая трасса.
Несмотря на все эти более чем разумные доводы, Ларри стоял как врытый, опершись на капот. С лазерником в руке.
И ждал.
Потом он подумал, что надо было просто подъехать к этому «шкафу», чтобы не волноваться лишний раз, но тут она как раз появилась — возникла беловатым призраком на портьере ночи. Воротилась, как ни странно, безо всяких приключений: выходит, что на этом участке и впрямь было безопасно, иначе уж на чью-чью голую задницу, а на ее-то приключений бы точно нашлось.
Глубоко вздохнув, Ларри отложил лазерник и потянулся назад — за бутылкой. Свинтил крышку. Глотнул — елы-палы, да это ж… коньяк! Глотнул еще — да первоклассный! И в такой крупной таре — литра два! Ничего себе презент — коньяком его не баловали за все «время заключения» ни разу. А тут — на тебе! Хоть залейся! В честь ее спасения, не иначе. Или же тот, кто поставлял ему напитки, считал, что коньяк — лучшее средство для отмытая девушек. От мужской крови.
Чарли тем временем подошла к двери машины и мялась там в темноте и в явной нерешительности.
— Иди сюда, — позвал ее Ларри, стоявший на свету фар. — Здесь виднее.
— Может, я сама?..
Застеснялась наконец. С чего бы? Ларри глотнул еще раз. Хорошо!
— Черта ли ты там сама отмоешь, — спокойно сказал он, подходя к ней. — Я на тебя полью.
Он поднял бутылку и стал лить коньяк ей на грудь. Несколько секунд они так и стояли: он — с поднятой бутылкой, она — напротив, не двигаясь, заливаемая коньяком. А потом…
Черт, ее даже трогать не пришлось! Пойди пойми этих женщин — прикидываешь так и эдак, ломаешь мозги, как к ним подступиться, а они…
Потом она шагнула к нему. И положила руки ему на плечи.
Сама.
Ларри уронил бутылку. С коньяком.
И моментально про нее забыл.
Просто рукам нашлось другое занятие — обнимать мокрую девчонку.
В темноте, у машины, замершей на пустой трассе.
На мертвом мосту.
В съехавшем с катушек мире.
Все. Она была в его руках. Вся, до конца — он это чувствовал.
Теперь он знал, что делать. И умел это делать. Ларри-то Шанс? Записной кобель, бездипломный врач- сексотерапевт, отпетый бабник с самого нежного возраста, когда знакомым девчонкам, вроде этой, спасу от него не было ни днем ни — тем более — ночью. Помешать ему сейчас взять эту крошку могло…
Ну, разве что крушение моста.
То, что началось потом, смахивало на самое настоящее мостокрушение. Словно Ларри сам вызвал его своей мимолетной мыслью.
Сначала задрожала дорога под ногами. Такого не случалось никогда раньше, да и не могло случиться — гигантское стабильное антигравитационное поле удерживало мост в полной неподвижности, какие бы бури ни бушевали над океаном.
Сообразив, что творится что-то серьезное, Ларри моментально впихнул девушку в машину, ввалился туда сам и закрыл двери. Машину сначала просто трясло, потом она стала резко дергаться и подскакивать —
