или торговца!
— Уф, вы меня прямо огорошили! — пробормотала Эмили, не в силах переварить услышанное. — Значит, — неторопливо заговорила она, собираясь с мыслями, — он был в отчаянном положении? Разорился и хотел удачно выдать замуж дочь, дабы обеспечить ей нормальную жизнь?
— Вовсе нет. Он не разорен, а сказочно богат. И тогда, и сейчас…
Ничего не понимая, Эмили упрямо тряхнула головой.
— Тогда какого черта он заставлял ее выходить за нелюбимого?
— Да потому что проходимцев-голодранцев, желающих получить хорошее приданое, — хоть отбавляй, — снисходительно пояснил Манфредо. — А когда деньги женятся на деньгах, отцу бояться нечего!
— Теперь меня не удивляет, что мама решилась на побег! — взорвалась Эмили. — По-моему, единственный повод для брака — это любовь! Иначе все эти клятвы перед алтарем превращают женитьбу в жалкий фарс! И я горжусь, что мама презрела ваши дурацкие аристократические догмы и вышла пусть за бедного, но по любви.
— Но она могла бы иметь и то, и другое, — вкрадчиво заметил Манфредо. — Ваша мама была единственной законной наследницей огромнейшего состояния…
— Да что вы…
Воцарилась обманчивая тишина. Обескураженная словами Манфредо, Эмили молча смотрела ему в глаза.
Этого не может быть, иначе почему мы с отцом жили в полной нищете? — недоумевала она. Зимой и осенью в церковной пристройке стоял такой холод, что мне приходилось ходить по дому в трех свитерах и в теплых ботинках. Если бы у мамы были деньги, нам не пришлось бы бедствовать.
Эмили хотела поделиться своими соображениями с Манфредо, но слова буквально застряли у нее в горле.
Манфредо отошел от окна и теперь стоял совсем близко. Эмили пришлось волей-неволей поднять на него глаза, но, встретившись с заинтересованным взглядом герцога, она почувствовала себя неловко.
Он словно нарочно показывает свое превосходство. Зачем?
Раздвинув полы пиджака, Манфредо сунул руки в карманы брюк, и Эмили невольно привлекли его широкий торс и узкие бедра. Сам не ведая, что творит, Манфредо притягивал внимание своим природным магнетизмом, который сквозил в каждом жесте и в каждом звуке его чувственного голоса.
— Вот увидите, ваш дедушка очень добрый и порядочный человек, — внушал он Эмили. — На старости лет ему будет отрадно знать, что единственная внучка займет законное место среди вельмож венецианского общества…
У Эмили вырвался нервный смешок, когда она представила себя садящейся в карете в бриллиантовой диадеме и в горностаевой мантии, струящейся за ней по мраморным полам дворца. Кажется, так одевались графини или она ошибается? А может, всемирно известные кутюрье наперебой бросятся предлагать ей свои услуги?
— Так вы решились? — нетерпеливо спросил Манфредо.
Эмили очнулась.
— Нет-нет… Ах да! Конечно, я съезжу к дедушке! Прошу прощения, но мне все это кажется сумасшествием. То есть я хочу сказать… вам следовало бы перепроверить факты. Мне кажется, мама вовсе не была графиней, по крайней мере, если и была, то не имела прав на наследство.
— Почему вы так думаете?
Она посмотрела на герцога с сожалением. Эмили, казалось, умиляла его недогадливость.
— Потому что я помню нашу жизнь. Отец и я были для мамы всем… Имей она столько деньжищ, мы бы, несомненно, ими воспользовались, а после смерти она могла бы все оставить папе. Мы же, сколько я себя помню, влачили жалкое существование. Порой нам едва хватало денег, чтобы сводить концы с концами. У отца за душой не было ни пенса. Да посмотрите на меня! На эти обноски из секонд хэнда! Разглядев мои наряды, едва ли поверишь, что я — графиня!
Эмили словно посмотрела на себя со стороны. В этих лохмотьях она сама себе противна, можно представить, какое впечатление ее «наряд» произвел на одетого с иголочки герцога. Сравнивая изображенную на фотографии Стефанию ди Мафаи с ее дочерью, он, должно быть, задавался одним и тем же вопросом: как такая элегантная дама могла произвести на свет столь жалкое создание?
— Я знаю лишь то, что Стефания ни разу в жизни не воспользовалась своими банковскими счетами. Они до сих пор нетронуты.
— Но… тогда зачем она намеренно превратилась в нищенку? — воскликнула Эмили.
— Гордость не позволяла. И страх, — вмешался Томас Робинсон, — Отец Стефании мог отследить любое отчисление со счета, а для вашей матери это означало потерю свободы. Все это я прочитал в предсмертном письме вашего отца, вот оно.
Потрепанный конверт перекочевал из рук нотариуса к Эмили.
— Нет, я не верю! — воскликнула она, пробежав глазами первые строки.
Она вдруг почувствовала внезапную слабость, словно земля зашаталась у нее под ногами. Голова отчаянно кружилась, не успевая осмысливать получаемую информацию. Италия. Венеция. Дедушка-граф. Наследство… Вероятно, я задремала у Томаса в приемной и мне приснился этот сказочный сон, подумала Эмили. Она сильно прикусила губу и почувствовала боль. Нет, я не сплю… Это все наяву!
У нее затряслись руки. Она потрогала лоб и поняла, что у нее, должно быть, температура. Ага, вот, значит, откуда эти галлюцинации! То-то похоже на горячечный бред!
— Пожалуйста, — прохрипела Эмили, затравленно глядя на обоих мужчин. — Мне плохо…
Манфредо ловко подхватил ее на руки, и у Эмили промелькнула мысль, что так он, должно быть, привык относить в постель всех своих женщин. Теряя сознание, она откинула голову и безвольно обмякла в его крепких руках.
3
Тонкий луч света падал на ее изможденное лицо. Расплывчатые очертания стен и предметов, находящихся в комнате, ритмично вращались вокруг кровати. Эмили осмотрелась и поняла, что это не кабинет, а скорее всего смежная с ним комната отдыха, в которую ее кто-то бережно перенес и уложил на кровать.
— Дайте попить! — попросила она, облизнув пересохшие губы.
Прохладная шелковая ткань скользнула по щеке. Его рубашка, подумала Эмили, пытаясь припомнить, как был одет Манфредо. Да… Пахнет им, так приятно, словно те духи, что были у мамы… И ей вдруг захотелось поднять руки и притянуть его к себе, чтобы божественный запах забытого счастья проник в ее легкие, как живительная струйка свежего воздуха наполняет тесное пространство узкой монашеской кельи.
Эмили закрыла глаза и призадумалась. В расчеты Томаса вкралась явная ошибка, но только почему никто, кроме меня, этого не понимает?
— Боже мой! — вскрикнула секретарша, появляясь в дверях со стаканом воды.
Мысленно Эмили поблагодарила эту дурно воспитанную девицу, помешавшую их с Манфредо тет-а- тет. Не открывая глаз, она почувствовала, как он осторожно провел смоченным в воде пальцем по ее бескровным губам, и это было так сексуально, что Эмили еле удержалась, чтобы не запечатлеть на заботливой ладони поцелуй.
Противясь своим чувствам, она стиснула зубы и тихо застонала, моля Бога о том, чтобы эта пытка поскорее прекратилась.
Герцог стал нежно поглаживать ее руки. Эмили по-прежнему не открывала глаза и поэтому не видела, кто рядом с ней, но была почему-то уверена, что именно Манфредо.
— Эмили, успокойтесь, все будет хорошо, — увещевал волнующе глубокий голос герцога.
Успокойтесь?!! Подавляя тяжелый стон, она напрягла каждый нерв, каждый мускул своего тела,
