Голос

Аля ад-дин Мухаммад Голос

Как это происходит со всеми пророками, а также и с некоторыми безумцами, с ним начал вести беседы некий уверенный голос. Уже успев в изрядной степени превратиться в пророка, наш герой отнёсся к этим беседам как к некой обыденной вещи. Став в изрядной степени и безумцем, он никому об этом не рассказывал. Сперва он, конечно, беспокоился: начал было уже подыскивать себе тихое местечко в каком- нибудь лечебном учреждении; мысли об этом одолевали его какое-то время, пока не превратились в воспоминания, и он убедил себя, что все мы нуждаемся в медицинском вмешательстве в той или иной степени.

Он научился бормотать Голосу утренние приветствия таким образом, чтобы этого не заметила его подозрительная жена, хотя она и сказала как-то, что разговаривать с самим собой вполне естественно для человека. Этой же новой привычки он придерживался и с коллегами на работе, и со знакомыми за чашкой кофе.

Пытался он обсуждать с Голосом и некоторые из взглядов, которые тот высказывал (они, надо признать, были довольно интересны), в спокойной обстановке, находясь в своём убежище, уборной, однако его всегда мучило опасение, что длинные разговоры с Голосом (конечно, они будут длинными после такого долгого молчания!) могут быть ненароком услышаны его детьми. Так что приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы не поддаться искушению и продолжать молчать. Он уже довольно сильно привязался к Голосу, к его мужскому тембру и спокойным интонациям, и даже мог бы принять его за голос отца, если бы не это спокойствие. Он пытался сосредоточиться на обычно длинных предложениях Голоса: вдруг тот скажет нечто, что позволит обнаружить близкую связь между ними, какую-нибудь историю или воспоминания о самом отце или о его сестре, которую, как он знал, очень любил отец, или, может быть, о дяде, который измучил и отца, и самого себя бессмысленной враждой. Наконец, о матери, которой отец изменял направо и налево так, что их отношения достигли той стадии, когда, как это часто бывает между супругами, невозможно было сказать, любовь это или ненависть. Ничего. Попытка сосредоточиться привела лишь к тому, что он пролил горячий чай прямо на то место, где брюки застёгиваются на молнию, когда, задумавшись, пронёс стакан мимо рта. Это, в свою очередь, вызвало улыбки у сослуживцев, увидевших, куда именно был пролит чай.

Голос говорил о вещах, казавшихся очень простыми, однако, несмотря на эту простоту, именно эти вещи он считал заслуживающими долгого размышления. Например, устройство велосипеда: ступицы, которые есть в центре некоторых велосипедных колёс, вращаются вслед за колесом, при этом от них разбегаются спицы в направлении обода, да так, что даже можно себе представить, как они иногда вертятся в направлении, противоположном направлению движения велосипеда. А ещё эта крутящаяся вокруг шестерёнок металлическая цепь, которую, в свою очередь, приводит в движение педаль. А ещё что человек превосходит льва, который не знает, что такое велосипед.

Это были очень глубокие беседы, но, как и все глубокие беседы на свете, они имели определённую цену. Однажды, когда его начальник увидел, что в последнем написанном нашим героем докладе один из сотрудников был назван «господин Велосипед», он страшно разозлился и устроил ему дикую выволочку за ненависть к сослуживцу, которую он осмелился выплеснуть в официальном документе.

В общем, Голос совсем не рассказывал о родственниках, даже не намекал на них. Но в какой-то момент он всё-таки стал склоняться к мысли, что Голос — это голос его отца, и что его отец просто стал спокойнее разговаривать. Он отметил, что Голос значительно умнее, чем когда-то был его отец. От таких непочтительных мыслей ему стало стыдно, и он предположил, что отец после смерти обрёл спокойствие и значительно поумнел.

Жизнь теперь стала настолько беззаботной, что он занял очень большие деньги, чтобы купить в кредит машину, чему, естественно, сначала очень обрадовался его старший сын. Однако позже он понял, что отец проводит в новой машине всё своё время. На все просьбы родственников и друзей подвезти он отговаривался необходимостью расплатиться с долгом и дороговизной бензина. Всё это ради того, чтобы хоть ненадолго остаться наедине с Голосом, не написать ненароком в каком-нибудь документе «господин Велосипед» и не пролить горячий чай на причинное место. Из-за его постоянного пребывания в машине жена стала что-то подозревать: думая, что замешана женщина, она подвергла обыску его карманы, тщательно проверила сообщения на мобильном телефоне, изучила записные книжки. Ничего не найдя, она принялась искать другие причины, например, нездоровое пристрастие к какому-то дурману. Именно эта мысль пришла в голову и одному полицейскому, увидевшему как-то человека лет пятидесяти, сидящего в припаркованной на боковой улочке машине, что-то возбуждённо говорящего скороговоркой и размахивающего руками. Внимательно рассмотрев его, полицейский понял, что человек находится в состоянии крайнего эмоционального возбуждения, фактически в клинической стадии, пришлось, однако, его отпустить. Странно, правда, что совершенно нельзя было разобрать, что именно говорил этот человек.

В конце концов жена была вынуждена спросить его прямо: что же он делает всё то время после того, как усядется в машину и исчезает почти на весь день?

Наш герой, который, как и любой маленький служащий предпенсионного возраста, боялся прямо поставленных вопросов и не умел отвечать на них, сказал лишь, что сидит в машине, чтобы немного подумать в одиночестве.

Несмотря на расспросы жены, он продолжал вести длинные разговоры с Голосом. Голосом, ставшим для него смыслом всей жизни, так как он был похож на линзу фотоаппарата, которая запечатлевала чистое и понятное для него изображение этой жизни. Так, например, один из его сослуживцев, Магди, умер необычной смертью; однажды, когда тот переходил улицу, торопясь на работу, его сбил грузовик. Тем не менее, Магди остался жив и отделался всего лишь несколькими царапинами. Когда же Магди потягивал из стакана тростниковый сок, которым он на радостях решил себя побаловать, то в размышлениях о милости Божьей забылся на несколько мгновений, захлебнулся соком и умер. Голос объяснил, что эта смерть прекрасно характеризует покойного Магди: тот был очень наивным человеком, и для того, чтобы умереть, ему совершенно не требовался грузовик. Так образом, эта смерть помогла нашему герою лучше понять своего сослуживца.

В какой-то день Голос решил пропасть, что изрядно взволновало нашего героя. Теперь Голос уже не говорил непрерывно с утра до позднего вечера, громкость его становилась всё тише, а фразы всё неразборчивее, да так, что в какой-то момент они стали прерываться на середине. Как-то раз он сидел на балконе своего дома с пришедшими в гости родственниками и пытался разобрать нечёткие слова Голоса. Стараясь быть вежливым с визитёрами, он силился скрыть своё беспокойство, но в какой-то момент оказалось, что он кричит на свою жену, забывшую положить ему в чай сахар. Гости смотрели на него с удивлением, с озадаченным выражением лица глядела на него и жена, гадающая, почему муж её после того визита стал тихо увядать. Не понимала она и того, почему он начал уединяться в своей комнате, придя с работы (а после того, как попытки не удались, сидел в одиночестве в машине, всё ещё стараясь услышать Голос), а также — почему супруг её стал пренебрегать своей службой и проводить всё время в кровати, не отвечая на вопросы и не вставая. Найдя упаковку снотворного, она не могла взять в толк, что заставило мужа начать его принимать. А дело было в том, что только так её муж был способен говорить с Голосом, который перестал приходить к нему в моменты бодрствования, но, однако, начал навещать его во сне. Он с нетерпением ожидал наступления ночи, а потом и сам себе создавал её для того, чтобы вновь увидеть мир таким, каким мог показать его лишь Голос. Теперь он поднимался с кровати, чтобы только немного поесть или опорожнить желудок.

Снотворное постепенно погрузило его в почти беспробудный сон, он перестал есть и пить и лежал в кровати почти без движения. Не пот, покрывший тело покойного мужа, не высохшее, как спичка, тело, не отвисшая челюсть и не иссохшие ноги поразили его жену. Её поразила счастливая улыбка, застывшая на мёртвом лице.