Мать посмотрела на него удивленным и жалеющим взглядом.
— О Алан, ты просто этого не видишь, да?
— Чего не вижу?
— Что ты тоже любишь ее! Тогда он засмеялся.
Но теперь не был так уж уверен. Может, это и есть любовь, эти внутренние терзания, запоздалые сожаления, что он не сделал так, чтобы Эбони осталась, не сблизился с ней и не признался матери, что Эбони его женщина и он гордится этим.
Адриана однажды сказала ему, что его чувство к Эбони — это любовь, но он не понимает этого, ибо ослеплен своей страстью. Желание, сказала она, играет с людьми странные шутки, делает из них глупцов.
Что ж, из него оно, несомненно, сделало дурака. Может быть, он действительно любит эту женщину? Вот! Пора наконец-то признаться себе в этом. Эбони — женщина, а не девушка. Во всяком случае тут больше ему не за что винить себя.
Но что она была за женщина?
Вот в этом-то и состоит вся проблема. Что она за женщина?
Его мысли и тело были полны воспоминаниями. Любовь ли заставляла ее так вести себя с ним в постели? Или абсолютная развращенность? И так ли уж это его волнует?
Да, сам поразился он ответу. Да, это его волнует!
Алан наклонился вперед и включил зажигание, на его губах появилась мрачная усмешка. Он даст ей успокоиться пару дней, а потом… потом найдет ответы на все возникшие этой ночью вопросы. Потому что ему стало ясно, что дальше так продолжаться не может, нервы были напряжены, душа и тело почти не отдыхали. Если вскоре он не найдет какой-либо выход, что-нибудь не выдержит в нем. Он человек, а не машина. А все происходящее с ним — слишком тяжелое испытание для любого человека.
6
На следующее утро Эбони позвонила Гарри, пока он не ушел из отеля.
— Ты не передумала опять, а? — тяжело вздохнул он, когда узнал, кто был на другом конце линии.
— Совсем нет. Я хочу удостовериться, что ничего не изменилось. Мы улетаем через неделю — во вторник, правильно?
— Да. Для начала я смогу взять на тебя лишь туристическую визу, но как только ты появишься в парижских домах моделей, то будешь завалена предложениями о работе.
— Меня не интересует работа. Просто мне нужно убраться отсюда.
— У тебя все еще проблемы с Кастэрсом?
— Да.
— Когда-нибудь тебе придется рассказать мне об этой отвратительной истории.
— Возможно.
Гарри вздохнул.
— Я твой друг, любовь моя. И никогда не расскажу никому о том, что услышу от тебя. Ты боишься, что могут пойти грязные слухи?
— Вовсе нет. Для этого не нужны никакие факты. И так всем известно, что я спала с каждым фотографом, с которым работала.
— Увидела бы ты, что иногда пишут обо мне!
— И наверное, сплошную правду.
— Разумеется, — рассмеялся Гарри. — Хотя моей карьере это не вредит. Поразительно, как много женщин хотят сниматься у безнравственного Стивенсона. Думаю, то, что пишут о тебе, также не вредит твоей карьере.
— Моя карьера, может быть, и не страдает от слухов, Гарри, зато страдает личная жизнь.
— Ты подразумеваешь, что Кастэрс действительно верит всей чепухе, которую о тебе пишут?
— Не только верит, но они его подогревают, мне кажется. Ему нравится, что я плохая.
— Это не очень красит его самого, Эбони. Пора тебе развязаться с ним. Ты действительно хочешь этого, а?
— Теперь да.
— Отлично. Теперь, что с твоим агентством? Что ты им скажешь?
— Просто-напросто, что собираюсь в длительную рабочую поездку за рубеж и через неделю уезжаю на три месяца. Так я могу оставить за собой место. Конечно, они не очень-то обрадуются. Придется аннулировать пару уже подписанных контрактов и отклонить несколько новых предложений. Ну ничего, переживут. У них на очереди всегда стоит масса других хороших моделей, жаждущих работы.
— А как с квартирой?
— Я собиралась препоручить ее агенту и сдать, но теперь решила иначе, чтобы избежать возможных неприятностей. Кроме того, тогда мне надо было бы сдать на хранение все свои вещи, а это долго и дорого. Поэтому просто закрою ее и попрошу соседей поглядывать. Если решу остаться в Париже, то, может быть, придется вернуться и продать ее.
— Можно и так. Как ты выражаешься, не нужно торопить события. Главное, просто убраться отсюда на время.
— Я не могу ждать, — взволнованно сказала она.
— Тогда решено. Ладно, я позвоню тебе попозже на неделе. Пообедаем вместе.
— С удовольствием. А теперь мне пора на гимнастику. В понедельник у меня съемки для журнала мод. Купальный комплект, можешь себе представить? Разумеется, в середине зимы. Когда же еще? Хотя, собственно говоря, я не возражаю. Хорошо быть занятой. На этой неделе я работаю каждый день.
— У меня тоже несколько предложений. Может быть, отложим обед на вечер пятницы?
— Что ж, думаю, это разумно.
— А что, если пообедать у меня в комнате?
Устроим интимный маленький ужин при свечах, и ты сможешь мне все рассказать, не боясь быть подслушанной.
Эбони тихо и грустно рассмеялась.
— Ты же не собираешься приставать ко мне, Гарри?
— О, когда дело касается моей бывшей любимой партнерши, я имею самые честные намерения.
— Надеюсь. Одно неверное движение в эту пятницу — и вместо прислуги в комнате появится служба безопасности.
— Даю тебе честное слово, что буду чтить твою честь.
— Гарри, — сухо рассмеялась она, — но ты человек без чести.
— Я знаю это, дорогая, зато у тебя ее хватит на двоих.
— Так ли это? — сказала она внезапно дрогнувшим голосом.
— Ты знаешь, что так. Я не встречал ни одной девушки, которая выглядела бы, как ты, жила бы одна, вращалась в тех кругах, в которых вращалась ты, и к двадцати годам осталась бы девственницей. Чтобы затащить тебя в первый раз в постель, мне понадобились все мои уловки. И, несмотря на это, ты все равно весь следующий день плакала. Спорю на последний доллар, что кроме этого идиота Кастэрса у тебя с тех пор никого не было. Я прав?
— Да, — глухо сказала она.
— Черт побери, так и хочется пойти и высказать этому ублюдку все, что я о нем думаю. Как он смеет судить о тебе плохо. Ты ангел. Этот человек либо сумасшедший, либо слепой, либо глупец, а может быть, и то, и другое, и третье!
— Нет, Гарри, я не ангел, — грустно возразила она. — Я совсем не ангел. Собственно говоря, иногда я задумываюсь, не создала ли я эти проблемы сама себе…
— Какая чушь! Теперь ты начинаешь винить саму себя, дорогая. Ты хорошая девочка и если у
