сионистского движения. Сионистские лидеры заявили официально, что «переговоры между господином Жаботинским и господином Славинским носили частный характер, а Жаботинский публично изложил свои доводы в пользу соглашения.»
Перед конференцией русско-украинских сионистов в Берлине в 1922 году он рассказал всю историю соглашения, и конференция выразила ему доверие. До конца жизни он утверждал, что шаг его был правильным. Хотя вопрос был исчерпан, социалистические круги вновь и вновь возвращались к нападкам, продолжая сеять раздор в сионистском лагере.
Расхождения между Жаботинским и Вейцманом и его сторонниками в руководстве привели к открытому разрыву на сессии сионистского исполкома в Берлине в январе 1923 года. Формально полемика велась вокруг политического предложения Жаботинского, внесенного в качестве предложения меньшинства. В нем говорилось: «Ввиду того, что распространяются слухи будто определенные документы последних месяцев (имелась в виду «Белая книга» 1922 г.), с содержанием которых согласилось руководство, означают как бы отказ сионистской организации от идей сионизма, исполком заявляет, что, по его мнению, нет оснований истолковывать параграфы этих документов как не соответствующие историческому содержанию Базельской программы, и обязательства руководства перед британским правительством не должны иметь никакого другого толкования». Но почва для спора была гораздо более широкой и серьезной. Доктор Вейцман сетовал на отсутствие согласия в руководстве. Он был против открытой борьбы с британским правительством и не поддерживал идею «свержения» Самюэля. После него выступили другие участники, подчеркивавшие важность существования единого руководства. Они прямо требовали, чтобы Жаботинский вышел из него. Хотя Жаботинский и оказался в меньшинстве, он не собирался подавать в отставку. «Поверьте мне, что очень неприятно работать среди людей, которые тебя не приемлют, – говорил он, – поэтому я с удовольствием вышел бы из руководства. Но что делать с совестью? Она говорит мне: ты избран, чтобы защищать свои взгляды. Я чувствую опасность. Мы приближаемся к политическому и финансовому краху. Как я могу уйти? Я защищаю свои взгляды и это моя обязанность». Однако на другой день после заседания он послал письмо с просьбой об отставке, в котором написал: «Поскольку я не признаю больше этого руководства, считаю себя вышедшим из сионистской организации».
В беседе с корреспондентом журнала «Рассвет», опубликованной через несколькой дней, Жаботинский разъяснил причины своей отставки следующим образом: «Меня все больше одолевают сомнения, есть ли вообще смысл числиться в рядах сионистской организации. Более двадцати лет я был активным сионистом, но кроме обвинений и нападок ничего не видел. Я отказываюсь терпеть это. Если увижу, что в качестве независимого деятеля не найду общей дороги с сионистами, буду готов полностью и навсегда отойти от сионистской деятельности. Но об одном прошу помнить, я никогда не соглашусь осуществить или помочь осуществлению плана, идущего вразрез с моими собственными воззрениями. Ни внутри сионистской организации, ни вне ее не может возникнуть положения, при котором я сделаю нечто, кроме того, что мне подсказывает мой «оракул». Задача публициста или общественного деятеля, как я ее понимаю, не в том, чтобы следовать за общественным мнением или «выражать» его, а в том, чтобы провести его или, если хотите, протащить. Если хватит моих сил, я это буду делать, если нет, честнее будет разойтись».
БЕЙТАР И ГА-ЦОАР
Когда в январе 1923 года Жаботинский вышел из сионистской организации, он напоминал гневного пророка, ушедшего в пустыню. Все заткнули уши и не желали его слушать. Сионизм в ту пору существовал под девизом «малых дел», великая мечта Герцля как бы исчезла. Политический сионизм был на закате, появились сомнения в том, может ли он выжить.
В одном из писем к Жаботинскому в 1924 г. Зангвиль писал: «Политический сионизм умер, и даже вы не сможете реанимировать его», Жаботинский был подавлен. Он вновь вернулся к литературной деятельности. В Берлине он основал издательство «Га-Сефер» («Книга»), которое собирался перевести в Эрец-Исраэль, когда переедет туда. Он не поехал на 13 сионистский конгресс в августе 1923 года, считая, что подходит закат его общественной деятельности. Но судьба распорядилась иначе, В сионистском движении появились отдельные группки, близкие по духу Жаботинскому. Одна из них сосредоточилась вокруг органа российских сионистов – издающегося в Берлине журнала «Рассвет», во главе которого стояли редактор Шломо Эпштейн и секретарь редакции Иосиф Б. Шехтман. «Рассвет» стал выразителем идей Жаботинского, и, когда журнал был переведен в Париж, Жаботинский стал его главным редактором. В разных точках земного шара возникали группы еврейских активистов. Они ожидали изменений в сионистской политике и с надеждой смотрели на Жаботинского. Трудно сказать, захотел бы он стать во главе этой оппозиции, если бы ему на помощь не пришла новая сила в лице Союза еврейской молодежи имени Иосифа Трумпельдора, который возглавлял Аарон Пропес. Эти юноши считали свою организацию частью еврейского легиона, который будет создан в Эрец-Исраэль, и были близки по духу Жаботинскому. Он сразу нашел с ними общий язык. Организация эта стала первой ячейкой всемирного движения Брит Иосиф Трумпельдор (Бейтар).
Жаботинский считал Бейтар своим детищем и видел в нем мощный рычаг, с помощью которого можно будет совершить переворот в общественном сознании. Только из молодежи можно еще выковать новый тип людей, свободных от комплексов диаспоры и от скверны гетто. Молодежь понесет в своих сердцах великую мечту и выйдет на борьбу за освобождение родины. Мечтой Жаботинского было создание «гордого, благородного и беспощадного племени». Свои лучшие мысли вложил Жаботинский в идеологические основы Бейтара. Он проповедовал полную самоотдачу движению. В своих выступлениях перед молодежью он повторял слова Бялика: «Одно солнце на небе, одна песня в сердце и другого нет».
Жаботинский наполнил жизнь молодежи содержанием, он спас ее от «красной чумы». Десятки тысяч молодых людей последовали за ним. Для них он был «рош Бейтар», т. е. глава Бейтара. В их обществе он находил покой после бурных споров в сионистском движении. Он вселял в них силу духа и в них же черпал душевную стойкость. Бейтар всегда оставался для него прочной опорой в дни кризиса и разлада. Это был самый эффективный инструмент для осуществления его учения. Отсюда пошли со временем повстанческие движения.
В письме от 2 ноября 1928 года Менахему Арберу, главе Бейтара в Эрец-Исраэль, Жаботинский определил основы личного характера и методов воспитания, необходимые молодежному движению: «В области военной подготовки следует отдать предпочтение упражнениям, даже в ущерб строевой подготовке… Нет надобности в Бейтаре, если в нем нет ядра «аристократического» движения… В повседневной жизни молодежь в Эрец-Исраэль, особенно школьники, производит в целом удручающее впечатление, Она груба и вульгарна; в своей жизни она отменила такое понятие, как «церемонии» – мы должны его восстановить, ибо церемония это то свойство, которое отличает культуру от дикости. Учите членов Бейтара церемониям повседневной жизни, учите их наполнять красотой самые обычные проявления жизни, красиво шагать, красиво говорить, смеяться, есть, учите их рыцарскому отношению к женщине, неважно – девчонка она или старуха… Ибо рыцарское отношение к женщине это то, что превратило европейскую культуру в подлинную культуру. Мы здесь являемся представителями Европы, охраняющими ее традиции, и эта миссия – одна из самых возвышенных.
И еще мне кажется, что наши товарищи никак не могут овладеть тем новым чувством, которое мы стараемся вселить в сердца – чувством физического геройства… Они должны понять, что сила кулака тоже является священным даром, предназначенным в первую очередь для защиты народа от врага, явившегося убивать и грабить, и нельзя пользоваться этим священным даром напрасно, особенно среди нашего народа.
Цель Бейтара – не быть одной из молодежных организаций; Бейтар – это вся еврейская молодежь», Жаботинский считал, что образцом для каждого члена Бейтара должен служить Трумпельдор. Когда
