четкий ответ — любит ли она тебя.
Если бы я сжег мосты на неделю, на день раньше, я бы трижды пожалел о невозможности отступления, извелся в напрасном ожидании. Но у меня почти не осталось времени пожалеть о сделанном. Сомнения просто не успели выпасть отравленной росой в моем мозгу.
Я вышел из комнаты, спустился в гараж. Двери послушно открывались передо мной, пульт машины замерцал огнями, поднялись ворота. К моему спокойствию добавилась некая толика ожесточенности, обреченной решимости, бессердечной твердости. Я механически двигал джойстик, откликался на запросы «Астры», выбирал дорогу, а в душе была звенящая пустота.
Что представляло собой собеседование? Шло оно в заурядном офисном здании, в самой обычной конторе, эдаком логове бюрократии, оформленном с почти безупречным вкусом. После необходимых процедур удостоверения личности вас вежливо просят пройти в комнату, где уже сидят члены комиссии. Не вы первый и не вы последний в длинном списке их сегодняшних встреч, но пустая приемная говорит о хорошей административной программе и ловкости устроителей — трехминутный перерыв между выходом одного посетителя и входом другого выдерживается с неукоснительной четкостью.
Их трое. Специалист по кадрам, какой-то финансист и психолог. Данные по вам высвечиваются у них на экранах, все эти схемы, которые отражают ваши финансы, изображают пашу семью и увлечения. Любой человек, вооруженный такими схемами, смотрит на собеседника как на полуголого, и даже профессиональная любезность не может скрыть этого рентгеновского оттенка во взгляде.
Сидя в уютном кресле, вы начинаете непринужденный разговор, вам между делом задают важные вопросы, и будто случайно проскальзывают вопросы каверзнейшие. На ваши ответные расспросы реагируют почти мгновенно, четко и грамотно — нейтральные фразы несут минимум информации. При этом в их голосах слышится легкая, неуловимая, порхающая небрежность, они будто чего-то ждут, будто заняты каким-то важнейшим делом, и только огромное радушие заставляет их отвлекаться на общение с вами. А в это время и пульс, и мгновенные сужения зрачков, и расширение пор вашей кожи анализируют поведенческие программы. Над раскрытием содержания выражения вашего лица вообще трудится отдельный психолог, оснащенный серьезной аппаратурой и сидящий где-нибудь за стенкой. Беседа не длится и пяти минут, после чего вас вежливо, с улыбкой просят подождать несколько часов у себя дома. В случае успешного исхода вас известят. Всенепременно. А если связь у вас барахлит, справки можно получить по этому адресу. Всего наилучшего.
Это почти стандартная процедура во всех хоть сколько-нибудь состоятельных компаниях.
Возвращение домой было похоже на вход в темную пещеру. Я сам погасил в ней все огни, я бросил гирю жертвы на весы моей судьбы, и пока качалась стрелка, пока решение не было принято, меня пожирала неуверенность вместе с бешенством. Я то мысленно проклинал себя, то в какой-то минутной эйфории ждал ответа. Я знал, что звонить, наводить справки в первые часы нельзя — это сочтут признаком слабости, и какая-нибудь психологическая программа выдаст резкий сбой в характеристиках, после чего обо мне тут же забудут, но я каждые пять минут отдергивал себя от дисплея.
Почему меня все-таки взяли? Яле был идеальной кандидатурой, идеальных кандидатов не существует вообще. При желании у меня можно было найти десятки недостатков, начиная от анализа психологом состояния моего разума и заканчивая сомнительным отшельничеством родителей. Через собеседование проходили люди и талантливее, и образованнее, и влиятельней, чем я. За многих просили, некоторые пытались дать взятку, кое-кто даже угрожал.
Как я узнал много позже, моя кандидатура вызвала множество споров, но несогласия эти были благоприятны для меня: обсуждалась не биография или финансы, а то легкое противоречие, которое собеседники углядели в моей внешности, — слегка ожесточенный, резкий взгляд у добродетельнейшего и проверенного отца семейства. Решительность, жесткость, сила в поведении тихого и неприметного человека. При ближайшем рассмотрении было решено — это признак настоящего ученого, чувствующего уверенность в своих талантах, проявление жажды знания. Так что в некотором роде я все угадал правильно. Меня выбрали.
И когда отчаяние почти совсем захлестнуло меня, на экране вспыхнуло уведомление о приходе почты с обратным адресом моего потенциального работодателя.
— Открывай, Сенька! — Стоя посреди комнаты,
Вежливое лицо замначальника отдела кадров сообщало мне, что я принят на искомую должность. Электронная имитация (для экономии времени он просто сказал «да», и его запись лица во время разговора была просто подкорректирована машиной — очередная выдумка психологов) рассказала мне, куда и когда я должен явиться. Текстовое сообщение и копия договора прилагались. Теперь можно было звонить, и я почти на крыльях подлетел к объективу уточнять, нет ли какой ошибки.
Но сразу после того, как я убедился, что все это правда, что меня действительно ждут, я почему-то не запрыгал от радости. Я всего лишь успокоился. Не было ощущения какой-то полной победы, оглушительного успеха, невероятной удачи. Я почувствовал впереди бездну работы, странное напряжение ума, бессонные ночи.
Нормально! Так должно быть, я сам выбрал эту дорогу, я хочу по ней идти — и из зеркала на стене на меня посмотрел почти незнакомый мне человек. Он был среднего роста, худощавый и чуточку сутулый. Видно было, что он изредка занимается спортом, но ему не хватает терпения как следует лепить свою мускулатуру. Темно-каштановые волосы, такие же глаза, крепкие и гибкие пальцы. От его лица недавно отвернулась юность, но молодость еще продолжается. В его чуточку смущенном взгляде горел темный огонь. Это был я. Вперед!
Пока, впрочем, можно и отдохнуть. Не расслабиться, а просто выровнять дыхание перед долгой, в несколько лет, гонкой. Я позвонил жене, рассказал, что принят, и спросил, долго ли она еще будет сидеть у подруги. Ведь я ее жду.
Глава 14
Шаги командора
Вам нечего бояться, кроме собственного страха.
Это хороший лозунг по агитации людей на восточных землях для работы в Рейхе.
Резьба по ободу большой круглой деревянной столешницы была просто чудесной. Прихотливые лиственные узоры сплетались в картины птиц, зверей, красавиц. Темная древесина, крытая лаком, мерцала в пламени свечей почти волшебно. В комнате вообще было много дерева: резные стулья, подсвечник, половицы и бревна сруба в стенах. Даже потолок деревянный, тоже изукрашенный прихотливыми извивами резьбы.
Люди, что собрались здесь, внешне напоминали участников фольклорного кружка: домотканые полотна рубах, вышивка в старорусском стиле. Лаптей, правда, не было, их заменили сапоги. На этом сходство кончалось: стрижки были вполне современными, зубы вставными, кожа омоложенной, а глаза, прищуренные от постоянной работы, не стали близорукими.
Но маскарад был необходим. Это вопрос идеологии. Как левый, социалист или коммунист новейшей генерации обречен встать под красные знамена, как неофашист или националист будет стряхивать пыль со свастики, так и гуманисты, при всем богатстве форм, цветов и подвидов, неизбежно должны изображать возвращение к корням. Это могут быть самые ранние эпохи, когда человек вообще должен был жить в полном симбиозе с природой, такими собираются натуристы. Могут чуть более поздние, когда людям уже был свойственен какой-то быт.
Интересная закономерность, выведенная одной надзирающей программой, гласила, что чем более северным был ареал обитания гуманистов, тем больше они склонялись к дарам цивилизации, пусть даже и в упрощенной форме. Берегли здоровье, ведь в буран трудно пировать на поляне, изображая эльфов или индейцев. Была и другая закономерность, по которой гуманисты безотчетно копировали самую успешную эпоху своей страны. Греческие рядились в костюмы Гектора и Александра Македонского, монгольские не мыслили свои сборища без халатов времен Чингисхана. Таких закономерностей было найдено великое множество, суть же оставалась неизменной — противники компьютеров, эти современные луддиты, красиво именовавшиеся гуманистами, страдали неистребимой тягой к историческим маскарадам, конспиративным
