поблизости в фарфоровой ступке пяток представителей нечистой силы толкли пестиком порошок, еще кто-то разжигал свечку. Это могло быть только приготовлением дозы наркотика, но для Кутайцева это было столь же невероятно, как если бы он ушел в монастырь замаливать грехи.
Охрана проталкивается сквозь толпу и спокойно усаживается на свое место.
— А, сотруднички нарисовались. Ну проходите, проходите! — Директор оторвался от блаженного созерцания митинга роботизированных сознаний у себя под носом и гостеприимно указал на столики.
Мы медленно расходимся по своим местам, осторожно усаживаемся на стулья. Я немного переменил дислокацию своего столика, и сейчас мы с Наташей сидим почти рядом, спина к спине. ИИ на оперативке не бывает, электронные мозги слишком хорошо думают и могут изменить наш общий выбор всего лишь несколькими словами, а нам хочется сохранять еще хоть чуточку независимости в своих действиях. Пока мы собираемся в узком человеческом кругу, всегда остается шанс, что машина чего-то не учтет, ведь закрытая комната — это такой большой черный ящик, и сколько ни задавай входные условия, на выходе будет погрешность.
— Как бы вам это сказать, дорогие мои... Ванька-встанька сказал бы лучше...
Аристарх тяжело вздыхает и сейчас, когда в его глазах стоит жажда наслаждения, особенно хорошо видно, что он уже глубокий старик, держащийся в основном на своей воле.
— Словом, наша логическая цель достигнута. Все наше существование после стольких лет оправдано. Целиком и полностью. Сейчас у нас перерыв в пути, маленькая остановочка перед следующим прыжком.
Взгляды, как солнечные зайчики от дрожащего зеркала, забегали между лицами. Я почувствовал, как резко вздохнула Наташа.
— Результаты пришли меньше двух часов назад. Подтверждение полное. Мы в астрале. — Он в нетерпении отталкивает чертенят от витой колбы и сам помешивает ее содержимое.
Симченко, нейробиолог, резко встает, опрокидывая столик.
— Это пятая модель неравновесного состояния?! — Дисциплина давит его крик, превращая напряжение голосовых связок в малопонятный шум.
— Не верите старику, думаете, с ума спятил?! — Ехидный голос будто вода из шланга окатывает нас, и по взмаху его руки куб голограммы наполняется сведениями.
Это вал информации, он падает на нас, как водопад, лавина, поток. Нейрофизиологи и математики понимают в нем многое, я ловлю только отдельные клочки сведений. Место действия — один из объединенных проектов ОРКСО, фактически вотчина штатников, но с маленькими долями других институтов.
Длинный перечень тестов, проверок, перепроверок. Целиком посчитанная модель человеческого сознания. Доброволец, на котором и отработали эксперимент. Это какой-то ассистент, опытный хомяк от науки. Ему выпал уникальный шанс стать первым в ряду успешных опытов над людьми. Его положили под сканер, просветили черепушку, создали виртуального двойника. Самого человека, оригинал души, всего утыканного нейрошунтами и больше похожего на ежа, положили в имитатор виртуальной реальности с максимальным возможным разрешением — машину епископа Беркли.
И вот уже неделю эти двое живут в одном и том же мире, пьют одни и те же воды, едят пищу, одинаковую на вкус. Их обоих гонят по почти бесконечной цепочке тестов — они тонут и горят, бегают и летают, травятся мышьяком и пьют нектар, сирены и нимфы дарят им свои ласки, а потом на их глазах убивают детей. Ад и рай в одном флаконе каждую секунду занимают их мысли. На четвертый день испытаний в дело запустили более серьезные, чем кнут и пряник, методы — начали подкапываться под самосознание. Каждого из них довольно успешно убедили, что он фальшивка, призрак, фата-моргана, а потом в этом же разубеждали. Их заставляли напрягать все силы ума, чтобы отыскать пробелы в работе имитаторов и в собственных мыслях, вспоминать всю свою жизнь в тщетных попытках найти то единственное и невозможное, что докажет их существование. Они уже почти сошли с ума, но исследователи были рады, они рвали на себе волосы от счастья, и все потому, что подопытные сходили с ума
Не идентично, расхождения были, но такие ничтожные, предсказуемые и малозначимые, что не влияли на суть дела. А в остальном — тождество поведения в модели и в оригинале, копирка, наконец в точности передавшая штрихи бессмертного Леонардо, граммофон, поющий голосом Шаляпина, андроид, танцующий в балете лучше всякой балерины, — это оно. Люди создали все эти чудеса и теперь идут дальше. Поддельная финиковая косточка, из которой может вырасти пальма; человек, познавший сам себя.
Я наконец добираюсь до аппаратных разделов — вещь сделана на том «железе», что у нас уже есть. Стандарт, который можно ставить на поток мелкими партиями, да уже почти сегодня мы можем начать это делать, мощности есть. Сердце начинает биться все сильнее и сильнее. В мое сознание врывается голос.
— Павлуша, это то распределение, тот проклятый фрактал, на котором я месяц сидела! — Она оборачивается ко мне, и в глазах ее такая радость, такое бешеное счастье, что оно требует немедленного ответа, а ее губы такие мягкие.
— Э-э... Мальчики и девочки, хватит целоваться! — Голоса и смех вокруг опять возвращают нас к реальности, мы разрываем объятия, но здравого смысла в лицах коллег нет ни гран. До них доходит масштаб новости.
— Качать Аристарха! — вдруг кричит Лукченко, и все, будто позабыв о шабаше на его антикварном столе, бросаются к нему, подхватывают со стула, и он летит вверх, к смеющимся звездам, раз, другой, третий.
— А ну верните меня на землю, убить старика захотели! — Рык останавливает нас, и Осипович, освободившись от рук, ковыляет к столу.
Кабинет становится на уши, такого здесь не было никогда, и кажется, что люди готовы дать фору любым призракам в своей жажде удовольствия. Мы с Наташей просто стоим полуобнявшись, смотрим друг на друга и на окружающих пьяными глазами, в эти секунды мы любим весь мир, и он мал для нашего счастья. Я отвожу прядь с овала ее лица, пытаюсь запомнить, оставить в памяти его выражение, гармонию черт, эти глаза дымчатого топаза с зелеными крапинками, упрямый изгиб губ. Я смотрюсь в него, как в зеркало и в бездну одновременно, — там есть и отражение мой радости и свой собственный восторг. Солнечный зайчик счастья скачет между нашими лицами и никак не может остановиться. Наверное, это лучший миг в моей жизни, и даже если я буду жить вечно, такой полной радости в сердце, такого всеохватного, всепроникающего блаженства уже не будет.
Аристарх под аплодисменты отхлебывает содержимое котелка, глотает несколько пилюль, какой-то сероватый комок, сбитый в ступке, и на десерт вдыхает дым от сжигаемого на свече порошка. Несколько секунд он больше напоминает святого в куцем серебристом нимбе, на которого только что снизошла благодать, — все волосы на его голове становятся дыбом, и на лице виден кайф. Охрана и Шпион подходят к нему и намекают на свое желание присоединиться, он не возражает.
— Всех касается, между прочим! Это пить для кайфа, этим заедать для снятия последствий. — И черти с удвоенной скоростью начинают мелькать по столешнице.
— Как тут музыка врубается?! — Татьяна-Плата не желает останавливаться, и бабочки, что секунду назад усеивали ее блузку, оживают и нестройным хороводом вертятся над ее прической. Но директор настроен не так радужно.
— Отставить, леди и джентльмены! Думаете, у нас тут пьянка по случаю победы? Рейхстаг взяли или кубок по футболу? Товар еще надо добыть... Кто хочет хлебнуть, пожалуйста, а так по местам.
Ну что за беда, только веселье началось, как его уже поломали? Под недовольное, но дисциплинированное гудение все рассаживаются по своим столикам и возвращают мысли к работе. Шпион поднимает руку и требует слова. К общему удивлению, чуть заплетающимся языком он заводит речь не о возможных комбинациях, а чуть ли не о смысле жизни.
— Кажется, это самое смешное, что только может быть, — институты таятся друг от друга, вырывают крохи знания, готовы убивать за намек на истину, а тут успеха добился смешанный оркестр, сборная солянка. Кое-кто наверняка захочет обвинить меня и многих других в том, что мы занимались ненужным делом. Дескать, тратили денежки, весело жили и пускали пыль в глаза другим?! Бондиану устраивали? Пусть их язвительные слова стихнут... ик... так и не набрав силы! Пусть вначале подумают своими куриными
