каморка на ветряной мельнице, пусть даже виртуальная.
Сейчас это чувство не оставляло меня ни на один день. И только одно ощущение могло с ним соперничать — мне казалось, что я уже достаточно подталкивал сзади машину и пора в нее садиться самому. Институт раскручивался, как волчок, набирающий обороты. Еще месяц назад казалось, что больше уже невозможно, но началось преображение, и рамки возможного отодвинулись в глубь сцены.
Аристарх был преображен десять дней назад. Он действительно был первым в стране, кто лег под сканер. Да и кто мог стать ему поперек дороги?
Политики как маленькие дети, зависящие от воспитателей, — они не могут сделать ничего, что не одобрит общественное мнение. Стать «жестяными мозгами» для них никак невозможно. Вернее, они ими станут, но после ухода с должности. Наверное, это превратится в почти стандартную процедуру, когда человек будет оставлять мирскую власть ради вечности и еще большей власти. Хорошее средство от тирании. Но не сейчас, не в этом полугодии.
Миллионеры — они станут в эту очередь очень скоро, может быть, уже через несколько недель. Их сдерживает по эту сторону Стикса разумная предосторожность: они желают видеть перед собой нечто абсолютно надежное. Они увидят это очень скоро. Пока же из самых известных и богатых никто не страдает от рака и грудной жабы. Им остается только в спешном порядке строить себе персональные гробницы, емкости для содержания душ, которые невозможно будет взорвать никакой бомбой. Так что сейчас их больше интересует архитектура, а не электроника с нейробиологией.
Было еще множество энтузиастов преображения, которые лезли Аристарху под ноги и предлагали себя на роль лабораторных крыс. Но технологию институт закупил абсолютно легально, черных дыр и непонятных нам действий в ней не было, математики все как следует обсчитали. Потому для полной уверенности хватило эксперимента на шимпанзе.
Был, правда, еще закон, воплощенный в инструкциях, уложениях и рекомендациях. Он пока запрещал людям прямо подчиняться искусственному интеллекту. Преображенный человек вроде будто бы ИИ считаться не мог — его разум сформировался в органическом мозгу, и теперь он просто пользуется электронным носителем. С другой стороны — статус преображенных был прописан только недавно, закон приняли меньше месяца назад, и его еще трижды могли оспорить в суде. Так что в смысле законности положение директора было не столько шатким, сколько не совсем уверенным. Окажись у него излишне много недоброжелателей, а таковые имелись у любого чиновника, они могли попытаться оспорить его руководство институтом уже после преображения.
Но Аристарх был слишком тертым человеком, чтобы попадать в такие передряги. Наши ИИ наверняка просчитали вероятность подобных гадостей. В последние недели институт развил бешеную внешнюю активность: всем власть предержащим популярно объясняли, что наша команда единственная, кто может обеспечить быстрый переход массы людей в иное состояние духа, и трогать нас в такой момент — это даже не резать курицу-несушку, не рубить сук, на котором сидишь, а обычное самоубийство для себя и экстраординарное вредительство для страны. Были и маневры внутри института: дирекция почти в полном составе ушла в отпуск, оставив за собой все обязанности. Имитировался острый приступ трудового энтузиазма — человек должен жариться на белом песочке под ярким солнцем, а он, мерзавец, в своем кабинете сидит, всеми делами руководит и даже денег за это особых не требует. На первый взгляд бред, но по закону мы вроде как отпускникам не подчинялись, и они могли преображаться без всяких формальных обвинений.
Странный это был день, утро новой эпохи: все знали, что готовится, но непричастных к процессу попросили заниматься своими делами. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь додумался до чего-то интересного, я, например, не нашел ничего лучшего, чем препираться с Желтушным, пытаясь доказать ему переходность турбулентности воздушных потоков в новых корпусах машины. Нейробиологи колдовали над Аристархом неспешно (по правде говоря, колдовал ИИ, немедленно переименованный в Харона или Христа — как кому нравилось), и хотя начали с утра, закончили лишь к полудню.
Нас позвали к нему, всю верхнюю оперативку, на смотрины нового облика. Преображение шло в его кабинете — это был не каприз, просто там самое безопасное место в институте, — и когда мы прошли мимо шевелящихся ветвей со стальным отливом, все уже было кончено.
Канцелярский стол и маленькие столики были убраны, наверное, ещё ночью. Почти всю заднюю стенку скрывала громада сканера и каких-то непонятных мне тогда блоков. На черном тумане пола стояли два белых, блестевших хромом и зажженными лампочками медицинских станка. Между ними стоял, устало потирая глаза, Симченко, он явно контролировал работу Харона. Остальных «душеведов» было не видно. На правом станке медленно уходило в анабиоз старое тело директора: было видно, как искусственное сердце наполняет нитроглицерином его сосуды, легкая изморозь уже вилась над охладителями, а все оставшееся скрывали от глаз манипуляторы, что-то в этом теле непрерывно массировавшие, коловшие и придерживавшие.
Почти точная копия этого отправлявшегося на вечное хранение старого сосуда духа, одетая в медицинскую пижаму, медленно поднималась с другой койки. Только ее голова была в нескольких местах подклеена пластырем. Это был уже не Аристарх — программа, описавшая его сознание, его душа, работала сейчас в том новеньком компьютере, упрятанном этажом ниже, к созданию которого приложил руку и я. Он мог бы спокойно говорить с нами, появляясь на любом экране, но психологи требовали переходного периода. Человек не должен терять все свое естество одномоментно — это было бы слишком похоже на смерть. Потому перед нами была живая марионетка: состаренная до нужного возраста копия его тела с чистым, наполовину выпотрошенным мозгом и нейрошунтами, игравшими роль веревочек.
Мы выстроились почти идеальным полукругом около его койки, каждый из нас смотрел на эти черты, немного не похожие на старые, и ждал первых его слов.
— Да... Не так приятно, как могло показаться на первый взгляд, — чуть обиженный голос, но практически те же интонации. — Никто не держал свою душу на коленях? Да еще на твердом диске? — Взгляд старого бронтозавра. Он сел, свесил ноги с койки, покрутил в руках укладку для дисков большой емкости. — Резервная копия меня. Странное чувство...
Аристарх бодро соскочил на пол, сунул укладку под мышку и прошел к аквариумам (наш полукруг рассыпался и превратился в подобие хоровода, молчащего и настороженного, который потом опять перестроился в полукруг). Он постучал костяшками пальцев по стеклу — разъевшийся, издыхающий от старости карась по ту сторону лениво шевельнул плавниками. Директор медленно закрыл глаза, сосредоточился, и один из медицинских андроидов, суетившихся около старого тела, замер. Поднял сочленения, зигзагами подкатился к другому аквариуму, чуть наклонился и знакомым жестом постучал в стекло. Потом вернулся обратно.
— Еще учиться надо. — Аристарх так же медленно раскрыл глаза, взгляд направлен куда-то вдаль. — Ничего, научусь. Быстро научусь.
— Ну не стойте вы, как столбы у дороги! — Симченко наконец пришел в себя. — Поздравьте человека!
Все зашумели, загалдели, закричали здравицы, и так был встречен первый преображенный.
Следующим был Охрана. Сканер перетащили в отдельное помещение, в котором теперь и наладили производство архангелов. Проблема была с перевозкой — эту кремниево-молибденовую емкость с сознанием надо упаковать во что-то очень прочное, снабженное аккумулятором, и аккуратно переместить в «город мертвых». Погибнуть в этот момент уже не страшно — копию личности просто запустят в стационарной машине, но никто не желает хоть на секунду терять себя из-под собственного контроля. Очень уж это неприятно и страшно — вдруг отредактируют?
Караван, перевозивший душу, больше напоминал военную колонну. Бронированные грузовики, множество андроидов всех величин и степеней опасности, вертолеты в воздухе. И молчаливый, неусыпный присмотр больших электронных мозгов — судьбе и случаю лучше было не преграждать путь этой колонне, стечение обстоятельств было чем-то очень уязвимым в присутствии этих ИИ. Птицы и те облетали стороной такие караваны. Обещали вскорости установить сканер «по месту постоянной дислокации» и завязать с такими конвоями — слишком уж это отдавало идиотизмом.
Потом был казначей, истекающая потом сушеная вобла, которая теперь стала неотделима от своих бухгалтерских счетов.
Уже через неделю оперативки превратились в странное действо, где не совсем люди говорили с еще
