Прости, старейшина, что спрашиваю не в свой черёд, - сказал М’рхайра. – Но как долго ты не слышал вестей с Кадары?
- Прощаю, - тот кивнул. – Сто двадцать кадарских лет.
Р’йенра со стуком захлопнул рот. М’рхайра так и моргал, потом мотнул гривой и вслух прошептал на лучэне: «Это же получается...» «Да, - подумал Р’йенра. Под сердцами что-то мучительно задрожало. – Не после Первой войны.
Всё стало понятней.
М’рхайра переступил на месте, когти его ног впились в землю. Собравшись с духом, он продолжил:
- Тогда... тогда я снова скажу, что сожалею и прошу прощения. И более не стану повторять попусту. Война проиграна. Кадара пала.
Зелёные глаза старика распахнулись. Раздулись ноздри, обнажились клыки, и на руке, спокойно лежавшей у пояса, вылетели из пальцев когти.
- Что?
М’рхайра стойко выдержал его бешеный взгляд.
- Мы готовы рассказать обо всём, - голос его звенел от напряжения, но он почти не запинался. – Это будет долгая повесть.
Внезапно старик оцепенел вновь. Он был похож на камень, застывший на склоне – перед тем, как обрушиться вниз всем весом и начать лавину. М’рхайра и Р’йенра тоже застыли, пожирая его глазами. Как бы то ни было, его древняя мощь завораживала их. Она казалась сродни стихийным силами природы. Пожалуй, в этот миг молодые люди впервые понимали, отчего их предков страшилась Галактика.
Старейшина размышлял несколько вздохов и ответил, наконец, бесстрастно, ровным голосом, только на тон ниже, чем прежде; в груди его рокотал рык:
- Да. Эту повесть должно произнести и должно услышать. Ацарши и всем другим.
Он скользнул взглядом по лицам юношей и приказал:
- Идёмте.
3.
- Что ты об этом думаешь? – спросил Н’йирра.
Они с Ацарши сидели на полу в тренировочном зале их чри’аххара, пустом и тёмном. Большинство систем корабля давным-давно были выключены, все его шлюзы – открыты. Всего лишь несколько дней назад Н’йирра и Ацарши обменялись грустными мыслями: когда перестанут работать вычислительные машины и корабль замрёт окончательно, он превратится просто в большое здание. Ветер и вода нанесут пыли, лианы оплетут острые крылья, и медленно, медленно гордый чри’аххар будет становиться зелёным холмом... Ацарши тогда молча обняла Н’йирру и зарылась лицом в его косы. Жили они вместе, и состарились вместе, и вместе лечь им в подножие того холма... До сих пор нос Н’йирры помнил её горький запах.
Но судьба решила иначе. Людей, совершивших в жизни столь многое, она не унизила тихой дряхлостью, плесневым тлением. На склоне лет вновь ждали их великие деяния, гром и яркость, ярость и мощь.
Ацарши задумалась, щуря глаза.
- Помню Р’харту аи Т’харргу, - сказала она тяжело. – Верю, что он недооценил противника. Верю, что никто не смог сместить его вовремя. Тупой цангхьяр! Ймерх-се! Эти бедные дети не знают даже, как шла та война. Но я уверена, что Цмайши разделяет вину брата. Найдись в штабе умная женщина – сумела бы заключить мир. Пусть позорный. Но Цмайши довела до оккупации Кадары!
В груди её родился и погас гневный рык, а потом... Н’йирра замер, открывши рот: суровая, злобная, могучая Ацарши застонала в голос и повалилась на пол, сжимаясь в комок, как ребёнок. Она закрыла руками лицо и впилась когтями в собственные волосы. Струйки крови окрасили их. Несколько вздохов Н’йирра цепенел в
