Реализм с человеческим лицом

Людвиг Витгенштейн возвестил эту тему мощным и уникально личностным путем. Он, не колеблясь, соединил эпистемологию и метафизику. (Согласно некоторым интерпретаторам Витгенштейна, то, что сегодня называется “аналитической философией”, было для Витгенштейна наиболее запутанной формой метафизики!) В то же самое время даже простой человек может увидеть, что метафизическая дискуссия не ослабевает. Простая индукция истории мысли показывает, что метафизическая дискуссия не исчезнет, пока в мире существуют размышляющие люди. Как сказал Жильсон в конце своей знаменитой книги, “философия всегда хоронит своих могильщиков”. Целью этого эссе не является вовлечение в дальнейшие споры по вопросу: “Умерла ли метафизика?” (или “В каком смысле метафизика умерла?”). Я воспринимаю как жизненный факт осмысленность обоих утверждений “задача философии состоит в преодолении метафизики” и “задача философии состоит в продолжении метафизической дискуссии”. Каждый философ какой-то своей частью считает, что “это занятие бесполезное, пустое, сумасшедшее; мы должны сказать: 'Хватит!', а другой своей частью считает, что “это занятие является просто размышлением на наиболее общем и абстрактном уровне; положить этому конец будет преступлением против разума”. Конечно, философские проблемы неразрешимы, но, как заметил однажды Стэнли Кавел, “существуют лучшие и худшие способы размышления над ними”.

Сказанное мною сейчас могло быть сказано фактически в любое время с начала современности. Я считаю также – и это нечто, что я не буду обсуждать, но приму как другой жизненный факт, хотя знаю, что многие с этим не согласятся, – что поиски основания для Бытия и Знания, успешное описание Устройства Мира или описание Канонов Оправдания с крахом провалились, но мы не можем этого увидеть до тех пор, пока эти занятия сами не доказали свою тщетность (хотя Кант давно высказал подобную мысль). Осмысление провала метафизики и эпистемологии является наиболее острой и болезненной проблемой нашего периода, периода, который страстно желает называться “постмодерном”, а не модерном.

Я хотел бы определить некоторые принципы, которые не должны затрагиваться нашим разочарованием в метафизике и эпистемологии. В дальнейшем станет ясно, что мои поиски в большей мере были вдохновлены очень полезным и продолжающимся обменом мнениями с Ричардом Рорти. Это эссе может быть рассмотрено как еще один вклад в наш обмен мнениями. Думается, что внимание Рорти, как и французских мыслителей, которыми он восхищается, приковывают две идеи. (1) Провал наших философских “оснований” является неудачей всей культуры. Принятие того, что мы ошиблись в желании или в мысли, что мы можем обладать каким-либо основанием, требует принятия позиции философского ревизионизма. Я имею в виду, что крушение фундаментализма заставляет нас по-иному употреблять слова типа “знаю”, “объективное”, “факт” и “причина”, что иллюстрируется работами Рорти, Фуко или Деррида. Философия вследствие этого предстает не как рефлексия над культурой, рефлексия тех, чьи амбициозные проекты потерпели неудачу, а как основание культуры, которое внезапно провалилось. Под замечанием, что философия не является больше “серьезной”, скрывается невероятная серьезность. Если я прав, Рорти надеется быть целителем современной души. (2) Одновременно в этом проявляется аналитическое прошлое Рорти: когда он отрицает философскую полемику, как, например, полемику “реализм/антиреализм”, “эмоциональное/когнитивное”, его отрицание выражается в карнаповском тоне голоса – он презирает полемику.

Меня часто спрашивают, в чем именно я несогласен с Рорти. Кроме технических проблем, – конечно, любые два философа имеют множество технических разногласий, – думаю, что в своей основе наше разногласие касается этих двух широких подходов. Я надеюсь, что философская рефлексия может обладать какой-то реальной культурной ценностью, но не думаю, что она должна быть основанием культуры и что нашей реакцией на неудачу философского проекта – даже такого важного, как “метафизика”, – должен быть отказ от способов рассуждения и размышления, которые имеют практический и духовный вес. В этом смысле я не являюсь философским ревизионистом. Думаю, что в философии важно не просто сказать: “Я отрицаю полемику реализм/антиреализм”, и показать, что (и как) обе стороны неправильно представляют нашу жизнь и наши понятия. То, что полемика “тщетна”, не означает, что противоположные картины не имеют значения. На самом деле отрицание полемики без изучения включенных в нее картин мира практически всегда является способом защиты одной из этих картин (обычно той, которая стремится быть “антиметафизической”). Короче говоря, я рассматриваю философию и как более важное и как менее важное занятие, чем Рорти. Она не является основанием культуры. Неверно также, что философские хитросплетения являются лишь иллюзиями, принадлежащими к природе самой человеческой жизни и должны быть прояснены. Объявление какой-либо проблемы “псевдопроблемой” является само по себе не терапевтическим актом, а агрессивной формой самой метафизической проблемы.

Конечно, эти заметки слишком общи, чтобы служить ответом на важный вопрос: “Что после метафизики?” Но ни один философ не может ответить на этот вопрос. “После метафизики” могут быть только философы, т. е. может существовать только поиск тех “лучших и худших способов мышления”, к которым призывал Кавел. В заключительной части данного эссе я хочу начать подобный поиск установлением некоторых принципов. Я надеюсь, что это сможет спровоцировать Рорти указать, какие из приведенных мною принципов он принимает, а какие его философский ревизионизм заставит презирать.

ОПРАВДАНИЕ И ОБЩЕЕ СОГЛАСИЕ

Я начну с установления некоторых принципов, касающихся оправданных убеждений и утверждений. Поскольку понятие “оправдание” (justification) применяется только к определенным видам утверждений[17], я буду использовать технический термин Джона Дьюи “оправданная утвердительность” [или просто “оправдание” (“warrant”)] вместо понятия “оправдание” (Justification).

Первым является принцип, с которым Рорти будет точно несогласен и который определяет основу для всех остальных:

(1) В обычных обстоятельствах часто встает проблема выяснения того, оправданны или нет сделанные людьми утверждения.

Некоторые из следующих принципов, думается, поставят в тупик или обеспокоят различных философов (включая Рорти), но позвольте мне привести все принципы, прежде чем заняться “беспокойствами”.

Вот они[18]:

(2) Будет оправданно утверждение или нет, не зависит от того, скажет ли большинство культурных современников, что оно оправданно или нет.

(3) Наши нормы и стандарты оправданной утвердительности являются историческими продуктами; они развиваются во времени.

(4) Наши нормы и стандарты всегда отражают наши интересы и ценности. Наша картина интеллектуального расцвета представляет собой часть и имеет смысл только как часть нашей картины интеллектуального расцвета в целом.

(5) Наши нормы и стандарты чего-либо, в том числе оправданной утвердительности, могут изменяться. Существуют лучшие и худшие нормы и стандарты.

Несмотря на то, что существует напряженность – некоторые скажут, невыносимая напряженность, между этими принципами, думаю, что не являюсь первым, кто полагает, что они могут и должны рассматриваться вместе. Я считаю, что, начиная с ранних работ Пирса, эти принципы исследовались прагматистами, даже если приведенная конкретная формулировка и является новой. Однако, моя защита этих принципов не будет зависеть от аргументов предшественников-прагматистов.

Я начну свой анализ с первых двух принципов: существование такой вещи, как “оправдание”, и ее независимость от мнения культурных современников. По крайней мере один способ защиты этих принципов определенно вызовет возражения со стороны антиреалистов и/или нереалистов. Я говорю о постулировании существования транс-исторических “канонов” оправданных убеждений,