— Твой приятель курит? — спросил он.
— Я... не знаю.
Тут подскочил Карел и суетливо зашарил по карманам. Через минуту он уже протянул гному набитую трубку и уголёк. Старый гном принял её и некоторое время курил, окутанный облаками табачного дыма. Маленькие глазки его мерцали при каждой затяжке, как угольки, отражая трубочный огонёк. Ялка по- прежнему стояла перед ним, боясь шевельнуться.
— Что ж, — сказал наконец гном. — Ты рассказала интересную историю. Ради этого стоило проснуться... А теперь слушай меня. И ты тоже слушай, — указал он трубкой на Карела. Тот поспешно закивал. — Я позволю вам уйти. Не спрашивай почему — есть одна причина. Можете считать, что вам просто повезло.
— Спасибо! — пылко поблагодарила его девушка. — О, спасибо!
— Не благодари меня, — остановил её гном. Он помедлил в нерешительности, потом продолжил: — Дочь человеческая, я вижу в тебе что-то странное, какой-то дар... но не могу его понять. Потому я отпускаю вас. Пускай Лис сам разберётся.
У девушки перехватило дыхание.
— Вы... Вы знаете Лиса?!
— Да, — ответил гном, прикрывая веки. — Однажды я встречал его. Моё имя — Севелон. Запомни это, девочка.
Карел ахнул и уронил трубку. Нагнулся за ней. Видимо, сейчас, только что, произошло что-то необычное, но суть его от Ялки ускользнула. Гном тем временем повернулся к Карелу и указал на парня и девушку:
— Выведешь их на поверхность и сразу возвращайся: слово я тебе сказал. И поторопись: у нас есть дела, более достойные тангара, чем лазание по крышам и дурацкие фокусы! Всё, я сказал. А теперь уходите.
Ялка замешкалась:
— Но... ваш браслет...
— А, драупнир... Оставьте его себе.
Ялка ничего не придумала, кроме как сделать ещё один торопливый реверанс. Кандалы при этом снова звякнули. Старый гном нахмурился: казалось, он только теперь обратил на них внимание.
— Это так и надо, чтобы ноги были скованы? — спросил он. Сама формулировка вопроса поставил девушку в тупик.
— Что? — растерялась она. — А... Нет. Конечно нет.
— Тогда зачем это? Кто это сделал?
— Это монахи её заковали, — торопливо сказал Карел. — Я же рассказывал.
— Монахи... Почему ты не снял их?
— Я... — Карел сглотнул. — Я не умею.
— Не умеешь! — поразился гном. — Позор на мои седины! До чего дошёл мой народ! — Он встал и обмахнул пыль с каменного постамента. — Подойди, девочка. Сядь сюда. А ты, несчастный, смотри и учись.
Ялка безропотно позволила себя усадить и протянула ногу. Гном Севелон опустился перед ней на одно колено, словно рыцарь перед посвящением, взял её ногу в свои широкие жёсткие ладони и принялся ощупывать браслет. В висках у неё стучали молотки, она ничего не соображала, только чувствовала исключительность момента.
— Не пытайся идти напролом, — поучал старый двараг, — почувствуй железо, поговори с ним: мы, тангары, с железом в родстве. Пробуди его память — пускай оно припомнит, как плавилось в горне, как дремало в толще скал... Ты хоть раз-то с железом работал? Ищи слабое место: вот так... вот так... оп!
Ялка так и не поняла, что он сделал: ей показалось — гном просто просунул под железное кольцо свой крепкий узловатый палец, сделал короткое движение — и браслет порвался, словно был из воска. Михелькин на той стороне пещеры вытянул шею и вытаращил глаза при виде подобного зрелища; челюсть его отвисла.
— Ух ты! — рванулся Карел. Глаза его загорелись. — А можно я?
— Не сейчас, — остановил его Севелон. Таким же лёгким движением он порвал второй браслет и бережно положил кандалы на пол. — Пускай лежат — потом попробуешь. А сейчас собирайтесь: вам пора. Да, вот ещё что...
Он достал откуда-то (Ялке показалось, прямо из камня) несколько серебряных монет и без счёта высыпал их в подставленную девичью ладонь.
— Мой драупнир вы не сможете сразу продать, — сказал он, — так что вот вам на первое время. Всё. Идите. Мне нужно подумать.
Больше он не сказал ни слова, словно потерял к людям всякий интерес. Так и просидел без движения у хрустального саркофага, лишь кивнул, когда Михелькин и Ялка подошли к нему поблагодарить и попрощаться.
На сей раз идти было легко, даже приятно, и Ялка интуитивно чувствовала, что дело не только в снятых цепях. Новый ход был просторным и сухим, свод нигде не опускался, пол был ровный, мелкие камешки больше не попадались под ноги. Она шла второй, придерживая одеяло. Позади неё был Михелькин, впереди Карел прокладывал дорогу и болтал без умолку; его несуразные башмаки громко топали по каменному полу.
— До сих пор не верю — он сказал тебе своё имя! — говорил он, не оглядываясь и светя перед собой фонарём. — Двараги никому не говорят своих имён. Видно, чем-то ты ему потрафила...
— Куда мы идём?
— Куда-то на поверхность. Я не знаю, где мы выйдем. Это гномья тропа, «блуждающий путь» — самая короткая дорога куда угодно; она открывается только избранным.
Ялка нахмурилась:
— Как же она открылась нам? Мы разве избранные?
— Севелон сказал мне нужное слово.
Они шли и шли, устраивая недлинные привалы, чтобы перекусить, выпить воды и дать ногам отдохнуть. Стены туннеля стали другими, хоть Ялка не сразу заметила отличия — гранит сперва сменился серым сланцем, затем стали появляться более светлые слои, и наконец весь монолит стены побелел. Ялка провела по ней ладонью — та сразу испачкалась.
— Мел, — сказал Карел, обернувшись на шорох и увидев её движение. — Здесь раньше было море. Мы уже совсем неглубоко.
И вправду, коридор всё время шёл вверх.
— Разве мел бывает там, где море?
— Конечно! Мел и соль всегда остаются, когда море уходит. Идите за мной.
Они шли уже часов, наверное, пять. Ялка устала и пропустила момент, когда стены стали ровнее. Тут и там стали встречаться следы обработки. Ещё немного — и навстречу им повеяло свежим воздухом. Карел потянул носом, обернулся и расплылся в улыбке:
— Шагай веселее, Кукушка! Выходим!
Однако радоваться было рано. Магия гномов, видимо, еще не действовала. Ещё час или два они блуждали в лабиринте тёмных штолен и наклонных штреков, поднимались по старым деревянным лестницам, ступеньки которых ломались под ногами, пока наконец впереди не замаячил неровный синий лоскут неба с редкими мерцающими звёздочками: снаружи уже наступил вечер. И Ялка и Михель вздохнули с облегчением.
— О, так вот мы где! — воскликнул Карел, первым выбравшись наружу и осмотревшись по сторонам. — Ай да Севелон! Это же старые зеландские карьеры. Тут всё заброшено, поэтому ничего не бойтесь.
Михелькин и Ялка стояли, пошатываясь, опьяневшие от свежего воздуха, и держались друг за дружку.
— И куда нам теперь идти?
— Вон огни светятся, видите? — Карел указал рукой. — Там трактир и хутор. Туда и идите. Я бывал
