Фрау Кох сказала, что она имеет «грибной диплом», но, чтобы не рисковать, берет только лисички, белые и луговые опята. Мы узнали, что любимая птица в этих местах кукушка. Весной ее ждут и о сроках прилета так говорят:
«Восьмого апреля прилететь может, двенадцатого апреля должна, пятнадцатого апреля — обязана».
— Сказки, пословицы, поговорки, весь быт местного человека связан с лесами. Гномы? Здешние жители вас убедят, что они действительно существуют… А вот посмотрите — старинный дом. На такие постройки уходило триста кубометров леса. Зато все под крышей: сеновал, коровник, свинарник, кухня, коптильня, жилье…
Следом за «мерседесом» забираемся выше и выше в горы. Внизу, в дымно-туманных долинах, — деревни с маленькими церквами. На светлых луговых склонах, без пастухов, ходят коровы и свиньи. И царствует кругом лес, мрачноватый Шварцвальд — сосны и ели.
— Ну вот я привез вас в невероятную по германским понятиям глушь, — сказал Гeopг Кох, вылезая из «мерседеса». — Медведя не обещаю, а кабана и оленя увидеть вполне возможно.
Мы прошлись по ельникам столетнего примерно возраста. Все похоже было на наши леса. Тот же хруст хвои под ногами, тот же стук дятла. Синицы перед ночлегом попискивают. Большой муравейник. Малинник возле ручья…
— Я хозяин этого леса, — остановился наш провожатый. — Пятьдесят гектаров. Это не очень много. Это, если все сразу срубить, на неделю работы моей лесопилке. Но мы тут веками приучены лелеять каждое дерево.
Пятьдесят гектаров лесных угодий приобрел в прошлом веке Абрахам Кох — прадед нынешнего владельца.
— Он был плотогоном, по Рейну спускался в Голландию. Представляете путь — через всю Германию к морю?! Там строили корабли и знали настоящую цену лесу… Высокие стройные сосны зовутся у нас «голландками» — это мачтовые сосны.
На «мозольные» деньги были куплены эти пятьдесят гектаров леса. Ни дед, ни отец Георга Коха плотов уже не гоняли. Кормил их лес.
— В этих местах делом чести считается передать сыну лес в состоянии лучшем, чем унаследовал от отца. Это не у всех получается. У меня получится. Я рос с этим лесом. Знаю «лично» каждую елку и каждую сосну с детства, с одного взгляда могу сказать, сколько какое дерево даст древесины. Но лес для меня не просто кормилец — это вся моя жизнь. Иногда мне казалось даже: слышу, как он растет.
— Георг, ты уж слишком разволновался, — сказала фрау Кох.
— Да, я волнуюсь. Но все это надо было сказать, чтобы гости наши поняли причину большого и очень серьезного беспокойства.
С первого взгляда ничего особо заметного в лесу не было.
— А вы посмотрите на эту вот крайнюю ель — на фоне неба хорошо видно, как поредела ее хвоя… И у этой вот посмотрите… А вот пеньки. Пришлось спилить — прироста уже никакого. Из каждых двух елей одна нездорова. Особенно плохи дела на западных, обращенных к Франции склонах…
Быстро темнело, и было на высоте холодно. Супруги Кох предложили спуститься в деревню и уже там обо всем как следует побеседовать.
Дом Кохов и лесопилка расположены рядом. Но производство не захламило усадьбы. Аккуратными штабелями лежали доски и брус, собранные из кольев звенья решетчатой изгороди, ящичная дощечка, рукоятки для инструмента, заготовки для метел, лопат, граблей, громадных катушек для кабеля. Аккуратно был сложен привезенный сегодня свежесрубленный лес.
— Со всей округи везут — только работай! А радости нет. Это ведь как на бойне в годы бескормицы…
Чайный стол накрыли в комнате с охотничьими трофеями и книжками по лесоводству. Тут и продолжен был разговор.
Беда к германским лесам подкралась давно. Семь лет назад одному из нас довелось познакомиться с этой проблемой в Норвегии. Речь там шла, правда, больше о рыбе, погибавшей в озерах от «кислых» дождей. О лесах говорили предположительно, что они чахнут, и искали механизм повреждения деревьев.
Повреждали лес и озера дожди, приходившие в Норвегию с юга и юго-запада — из Англии и ФРГ. «Кислыми» дожди становились от сернистого газа, выходящего из труб заводов и теплостанций при сжигании угля и нефти. Сернистый газ (S02) плюс влага (Н2О) — и на землю выпадает уже кислота (H2S03). У рыб она нарушает солевой баланс, и они погибают. («Из ста пятидесяти обследованных озер сто сорок пять оказались уже без рыбы», — сокрушались норвежцы.) Что делает кислота с лесом, тогда еще было неясно. Но голова болела от этого главным образом у норвежцев. Немцы и англичане, желая как можно дальше отправить свой S02, построили очень высокие трубы (до четырехсот с лишним метров!). Но в космос эти выбросы не уходят, где-то выпасть они должны. Норвегия, таким образом, оказалась жертвой экспорта загрязнений.
Но теперь вот и немцы у себя дома узнали эту проблему. К своему сернистому газу тут прибавляется также и «импортный» — Франция тоже построила очень высокие трубы. И вдруг обнаружилось: лес в ФРГ повсеместно болеет. Причем лиственные породы деревьев оказались более стойкими к загрязнению. Умирают леса наиболее ценные — хвойные. В наихудшем положении — ель, в иных местах ФРГ на пять деревьев — одно больное, а тут, в Шварцвальде (близость французского промышленного Эльзаса), из двух елей одна умирает.
Теперь известен и механизм разрушения дерева кислотой. Георг Кох хорошо его знает:
— У каждой еловой иголки полтысячи мелких дыхательных пор, испаряющих воду. Кислота тончайший процесс нарушает — дерево начинает терять много воды. Чтобы восстановить равновесие, оно сбрасывает иглы. И все — прекратился прирост древесины, слабеют защитные силы… Гляньте на цифры — это убытки уже немалые, а сколько их впереди! И дело не в экономике только. Лес — это кислород. Это наше убежище от нечистого воздуха, это здоровье воды. А мы, германцы, ведь люди лесные. Треть территории ФРГ — лес. Лес — это наша история, наши предания, наша поэзия. Само представление о жизни у немца связано с лесом. Вот вам ответ — почему так много повсюду страшноватых плакатов. Вот почему горячатся «зеленые», вот почему я сегодня поехал во Фрайбург.
— А выход?
— Признаться, пока лишь шумим и бьем себя в грудь. Но что-то делать придется. Предупреждение «Лес умирает сегодня! Мы умрем завтра?», может быть, слишком уж драматично. Но звуки набата всегда резковаты. И этот колокол, я думаю, звучит не только для немцев. История с «кислыми» дождями — свидетельство очень наглядное: Земля не такая громадная, как казалось, наверное, моему прадеду- плотогону. Или чертовы эти ракеты — восемь минут полета! Солнце проходит расстояние это по-старому — за два часа, а тут — минуты. Все мы в одной лодке. И грести надо так, чтобы выжить. Иначе и забота о лесе бессмысленна.
У Кохов в деревеньке Фольфак мы просидели весь вечер. Хозяйка дома заставила нас перепробовать четыре сорта варенья из лесных ягод. Попробовали шварцвальдский окорок и маринованные лисички. Сфотографировались у висевшего на стене семейного герба с девизом «В лесу все свято!». Поднялись, когда кукушка на резных шварцвалъдских часах прокуковала десять. Фрау Кох и Гeopг вышли нас проводить.
— Минуточку… — вспомнил что-то хозяин. — Загляните сюда…
В гараже рядом с осанистым «мерседесом» стояла вишневого цвета «нива».
— Узнаете?.. Да, я доволен машиной. Но что за название — объясните…
Светила луна. Трава в шварцвалъдских горах белела от первого в эту осень мороза. Дорога часок покрутила нас в молчаливых темных горах и вывела к автобану. До Бонна было четыреста километров. И мы их махнули за три часа. Скоростная дорога в памяти мало что оставляет. Но где-то около Хайдельберга навстречу долго тянулась колонна черных военных грузовиков. На боку одного белел дерзко приклеенный
