— Мы поставляем разработанную модель, технологию, оборудование. Получаем свою долю прибыли. И опять же следим за качеством. Это важнейший лицензионный пункт.
— Кто, кроме нашей страны, выпускает продукцию по лицензии?
— Англия, например.
— Бывали случаи, когда изделия из-за качества браковались?
— Бывали. И не обязательно там, где производят их по лицензиям. Безусловное качество, целесообразность, удобство, изящество — вот четыре краеугольных камня, на которых стоит «Адидас».
— Кто ж отвечает, например, за изящество?
— В Париже мы держим хорошо отлаженную команду дизайнеров, которая проектирует, я не оговорился, именно проектирует обувь…
Обувь — по-прежнему главное дело фирмы. Пятьдесят ее видов — для футболистов, хоккеистов, бегунов, борцов, теннисистов, регбистов, гимнастов и так далее, — претерпевая изменения, совершенствуясь, идет в спортивные магазины. На стендах музея хорошо видны этапы многочисленных реконструкций. Вот беговые туфли. С появлением на стадионах тартана от «шиповок» пришлось отказаться — на подошву стали ставить акулью кожу. Но где же набраться акул для огромного производства! Нашли заменитель. Потом появился скошенный сзади каблук, появились под пяткой амортизаторы, которые подбираются в соответствии с весом бегущего. Это все поиски и находки — продолжение традиций сапожника, основателя фирмы.
С 1960 года кроме обуви «Адидас» производит одежду, спортивные сумки, футбольные мячи и ракетки. Старые добрые принципы и тут принесли фирме лавры и, разумеется, прибыли. Но особо улыбнулась фортуна удачливому предприятию, когда городская часть человечества побежала трусцой. Сколько потенциальных покупателей сразу же появилось — дайте кроссовки, костюмы, шапочки! И фирма немедленно откликнулась на потребности. Три полосы и «трехлистник» замелькали уже не только на стадионах — на улицах, в городских парках. Того более — родилась мода «ходить в адидасе». А мода, известное дело, расширяет рынок до размеров необозримых. В коммерческом западном мире создалась нечастая ситуация: спрос намного превышает предложение. И фирма спешит. В ходу новый термин — «одежда свободного времени». И в эту обновку на рекламном плакате одета вся суша земного шара.
— Но мода — барышня капризная…
Замечание это наш собеседник принимает спокойно.
— Фирме капризы моды известны. Модой можно и управлять. У нас есть психологи, знатоки традиций и вкусов. Есть хорошие модельеры. И у нас прекрасный союзник — желание человека выглядеть бодрым, здоровым. Наша одежда этому помогает.
Из комнаты, где мы беседуем, виден обширный зал. Лежат горы рекламных брошюр, плакатов, анкет, сувениров. Стучат телетайпы, непрерывно звонят телефоны. С листом в руке появляется девушка- секретарь: «Господин Мюллер, хорошая новость. Грета Вайц сегодня стала чемпионом мира по марафону. И она стартовала в нашей одежде». Наш собеседник удовлетворенно кивнул. Механизм, отлаженный Адольфом Дасслером, действует безотказно.
Гржимек у себя дома
У калитки в кирпичную кладку, рядом со щелью почтового ящика, врезан бронзовый силуэт ежика. Старый знакомый! По этому силуэту одному из нас пятнадцать лет назад пришлось отыскивать машину Гржимека в африканской саванне. Изображение ежика сопровождает деловые бумаги профессора, украшает почтовые штемпеля и визитные карточки. Случаен ли выбор этого символа? «Очень люблю ежей! Ну и, если хотите, намек: человек я не злой, но иголки имею».
Гржимек открывает калитку — и мы в примыкающем к дому саду. Верещат воробьи. Взлетела ворона, клевавшая на дорожке грушевую мякоть. Не улетая, в кусты боярышника шмыгнула стайка черных дроздов.
Лестница на второй этаж добротного особняка с башенкой. Сегодня дом пуст. Семья профессора проводит конец недели «на мельнице». Так Гржимек называет загородное жилье, триста лет назад действительно бывшее водяной мельницей.
В доме много всего привезенного на память из путешествий по свету, из Африки в первую очередь, — маски, фигурки из дерева, предметы народного быта. Половину застекленного шкафа занимают ежи — из бронзы, стекла, хлебного мякиша, гвоздиков, спичек, иголок кактуса, из глины, еловых шишек, фарфора, мягких тряпиц — более ста фигурок.
Но главное в доме — книги. Все стены в книгах. «Эти вот помогают работать. А это мое. Начинал с этой…» Пожелтевшая книжечка с заголовком: «Как разводить кур». Книжка была замечена в свое время. С написавшим ее человеком приехали познакомиться животноводы. «Где автор?» «Автор в школе», — ответила мать. Первая книжка была написана Гржимеком в четырнадцать лет.
С того дебюта прошло еще шестьдесят. Сколько же книг написано за это время? Тридцать восемь! Вот все они на разных языках мира. Главная тема: животные, их место на Земле, взаимоотношения человека и животных. Ну и, конечно, судьба самого автора, тесно связанная с миром природы, судьба ветеринара, зоопсихолога, путешественника, фотографа, общественного деятеля.
«Главное мое дело — наука. Остальное все — производное от нее». Гржимек — доктор, профессор. В науке больше всего ученого занимает поведение животных. В его биографии есть любопытнейшая страница. Еще в молодости, проводя опыты с обезьянами, лошадьми, волками, тиграми, Гржимек почувствовал, что нашел ключ к умению «ладить с животными». Решил проверить себя. После всего лишь трехдневного знакомства с тиграми он предложил дирекции цирка выйти на манеж к зрителям вместо дрессировщика. И все получилось великолепно! Зрители даже не догадались, что перед ними не актер- дрессировщик, а ученый-зоопсихолог.
Что касается писательства, своеобразного, рассчитанного на широкую публику и научно достоверного, то оно поражает не только обилием знаний, увлекательной манерой письма, но и объемом — тридцать восемь книг!
Кажется: ни на что другое у человека времени не должно оставаться. Между тем вряд ли есть на Земле человек, повидавший больше, чем Гржимек. Только в 1983 году он был в Зимбабве, Танзании, Кении, Сенегале, Уганде. И вот уже стоит приготовленный чемодан — через неделю поездка в Канаду. И путешествует он не туристом. Из каждой поездки привозит идеи, наблюдения, фильмы. И сразу же — за работу. Режим молодого, сильного человека!
Между тем профессору — семьдесят пять. Возраст почтенный, но назвать стариком его невозможно. Хотя внешне, конечно, сдал. На африканской фотографии 1969 года — это «борзой» охотник с киноаппаратом. Сейчас к его облику — похудел, прихрамывает, голос стал с хрипотцой, волосы побелели — больше всего подходит слово «матерый». Матерый и есть.
Тогда в Африке, размышляя о человеческой жизни, о неизбежной кончине, он сказал: «Лучше всего — инфаркт. Мгновение — и все. Никому не в тягость, никакой агонии». И теперь он вряд ли желает другого конца. Но он его отодвинул. Старость его активна, полна интереса к жизни, дела его плодотворны, круг друзей, обычно суженный к этим годам, не убавился. У него хорошая память, молодая реакция — водит автомобиль, в сорок восемь лет научившись водить самолет, он и сегодня может подняться в воздух.
— Это что, особая милость природы или есть способ с нею поладить?
Улыбнувшись, Гржимек садится на закрепленный в кабинете велосипед.
— Каждое утро минут пятнадцать я непременно «еду» на нем. Непременно — тридцать приседаний, тридцать наклонов, тридцать прыжков. Слежу за диетой. В полдень — час сна. И ходьба! Три раза в неделю беру вот этот портфель и через весь город иду в зоопарк. Там девяносто четыре ступеньки в мой офис. В такую игру с природой, считаю, должен играть каждый. Если не ошибаюсь, это Толстой говорил: хорошо прожитая жизнь — долгая жизнь.
Последние тридцать лет у этого человека фактически два дома — тут, во Франкфурте-на-Майне, и в африканской Аруше. «Не люблю слякотную европейскую зиму. После Рождества уезжаю и возвращаюсь в
