— Говори!
В палате настала такая тишина, что слышно было, как шумит ветер за окнами, как глубоко вздохнул Полуяр.
— Ранней весной, — начал он, — знаешь сама, княгиня, и все вы, люди, помните, вышли мы на лодиях из Киева-города, чтобы добраться до Верхнего волока, спуститься Доном, переволочь лодии к Итиль-реке и плыть в Джурджанское море. Не впервой ездим мы этим путем, как и отцы наши, деды и прадеды: со всяким добром — торговать, с мечом — защищать межи. Так ехали мы, много добра везли — моего, твоего, княгиня, вашего, добрые люди, — чтобы самим продать, а иного добра нам привезти.
Полуяр на минутку умолк, вспоминая, должно быть, как ранней весной выходили они из Киева, долго боролись с быстрым течением Десны и Сейма, волокли лодии от Сейма до Дона, как плыли Доном до Саркела, где в белых шатрах стоят хозары и берут десятину.
Но про этот долгий и тяжкий путь купец Полуяр не сказал, ибо кто же тут, в Киеве, не знал всего этого, а закончил так:
— Только когда добрались до Саркела, то увидели там не белые шатры, а большой каменный город, а заплатили за волок не десятиной, а головою. Темной ночью налетели и окружили нас вой. Двух купцов — Греха и Стогуда — убили, многих покалечили, все добро, наше и твое, забрали, а мне за то, что не выпустил меча из рук, выкололи глаза.
— Что же это за город?
— Хозарский, только храмина в нем поганская, грецкая.
— А головников видел?
— Видел, княгиня.
— Кто они?
— Греки…
На востоке появился сверкающий луч солнца. В палату сразу ворвался свет, фигуры бояр, воевод и тиунов-стали четко видны, на их лицах можно было прочесть тревогу и отчаяние.
— Матушка княгиня! — раздалось сразу множество голосов. — Что делается! На Итиль-реке убивают, в Царьграде раздевают, а печенегов кто насылает на нас? Греки, только греки…
— Худо творят хозары и греки, — сказала княгиня Ольга, — но имеем с ними ряд, хозарам платим дань, грекам в Царьграде даем и все берем у них по укладу.
— В Царьграде, — шумели купцы, которые не раз за свою жизнь измерили путь до Константинополя, — с нами не торгуют, а глумятся над нами. И доколе будем платить дань хозарам? За что? За то, что убивают людей наших? Нет, княгиня, надобно нам ехать к императорам и кагану,[26] стать на суд с ними.
Княгиня Ольга встала с кресла. Она знала, что кричат не только те, кто стоит тут, в палате, кричит, взывает к ней вся земля. Да разве можно нарушать ряд с хозарами, уложенный еще Игорем? Разве можно утопить в Днепре хартии с греками, подписанные прежними князьями?
— Я слышу вас, бояре и воеводы, — проговорила она, — и наряжу послов в Итиль и Царьград.
— Что могут сделать послы? — закричали воеводы. — Не со словом надобно к ним идти, а с мечом!
— Как идти с мечом? — горестно сказала княгиня. — Идти на хозар, чтобы тут на нас напали греки, либо идти на греков, чтобы под Киевом встали хозары? А в поле бродят еще и печенеги — они служат и хозарам и ромеям…
— Не бойся, княгиня! — кричали воеводы. — Пойдем на хозар, а там и на греков!
Княгиня Ольга, очень бледная, с горящими глазами, несколько мгновений молчала.
— Не за себя боюсь, за Русь. Ряда нарушать не стану, послов слать не буду. Сама в Царьград поеду.
— Доброе дело сделаешь, княгиня! — зашумели многие из бояр.
— А с тобой, Полуяр, будет так, — сказала княгиня, обращаясь к слепому купцу. — Пиши, ларник: «Купцу Полуяру воздать все, что потерял, а еще дарую ему боярскую гривну, три поприща поля за Днепром…»
Боярин Полуяр упал ниц, прополз на коленях несколько шагов, словно хотел найти руку великой княгини.
Вот, казалось бы, и решены все дела, которые тревожат землю, не дают спать людям на Руси.
Но нет, есть еще Гора, у нее также много своих дел. Это она требует от княгини Ольги суда и правды.
По лестнице гремят шаги — идет тиун дворов княжьих Талец, а за ним несколько гридней ведут связанного, окровавленного человека.
— Что приключилось? — спрашивает княгиня.
Тогда Талец кланяется княгине, вытягивает голову так далеко вперед, что она, кажется, вот-вот оторвется от шеи.
— Татьба и убийство! — говорит он. — Минувшей ночью этот вот смерд Векша подкрался в Вышнем городе к житнице боярина Драча, утнул[27] княжьего мужа.
— Татьба и убийство! — шумят бояре. — Доколе это будет?! Суди, княгиня, по правде!
Смерд Векша — здоровый, молодой еще, широкоплечий человек, с копной волос, напоминающей спелую рожь, — босой, в одной сорочке и ноговицах, стоит посреди палаты, смотрит на бояр, воевод и, должно быть, не понимает, где он очутился и что произошло.
А потом видит княгиню, и на его окровавленном лице проявляется не то страх, не то надежда, — он валится ей в ноги.
Княгиня молчит. Тут есть кому допросить смерда, будет надобность — мужи и бояре, стоящие в палате, не только расспросят и допросят, а учинят еще и Божий суд: бросят человека в воду и будут следить, утонет ли он, заставят человека взять голой рукой раскаленное железо и станут смотреть, сгорела или не сгорела на руках кожа, — мужи нарочитые и лучшие бояре сделают все, что нужно, княгиня же скажет последнее слово, учинит суд по закону, по правде…
— Зачем полез в житницу боярскую? Пошто убил княжьего мужа? — допрашивают бояре.
Смерд Векша поднимает голову:
— Голодно… Жена, дети… Куда пойду? Купу у боярина имею — нечем отдавать, заставу у купца взял — нечем платить…
— Слыхали! Знаем! Все они одно и то же! — возмущенно кричат мужи и бояре.
— Бояре мои и мужи! — прерывает княгиня эти голоса и обводит взглядом бородатых людей, которые ждут княжеского суда. — Как будем судить за убийство?
— За смерть — смерть! — решительно произносит кто-то в толпе. — Как велит обычай.
Княгиня Ольга смотрит туда, откуда донесся этот голос, но не знает, кто это сказал: воевода Сморщ или боярин Ратша? Впрочем, не все ли равно, кто сказал? Смерть за смерть — так велит обычай, так думают все бояре, воеводы и мужи, так думает и сама княгиня.
Она поднимает руку:
— Аще убил смерд княжьего мужа, головнику — смерть. Но в это время выступает вперед боярин Драч, в темном опашне, с посохом в руках.
— А моя житница взломана, княгиня, — говорит он. — И не токмо раз был там смерд Векша. Урон несу, княгиня.
— Правда, княгиня! — гомонят бояре и воеводы, у которых то там, то здесь во дворах все чаще случаются разбой и татьба.
— Векшу на смерть, — заканчивает княгиня, — а двор его с женой и детьми на поток и разграбление.
— Вот это по правде, — разносится в гриднице.
2
