Киевский стол Ярополка, к древлянам послал Олега. Трудно нам будет с Ярополком. Дал бы Святослав нам князем Владимира!
— А что княжич Владимир?
— Ой, жено, жено! Здесь, в Киеве, все говорят про княжича Владимира. Наш княжич не от какой- нибудь угорки, а от простой русской девушки, пусть она будет здорова и счастлива.
— Где же эта девушка? — спросила Малуша, не понимая, должно быть, что в эту минуту она подслушивает тайную думу многих людей Руси.
— Того, жено, никто и не ведает, — сказал смерд. — Что была она, то была, что любил ее князь — любил, родила она и княжича Владимира, а вот где сейчас — никто не знает, да, может, и лучше не знать.
— Почему?
— Потому что она — наша княгиня и лучше уж ей не попадаться в боярские лапы… Пусть живет в поле, в хижинах, с нами, пока не возмужает и не придет к нам княжич Владимир.
На этом их беседа и кончилась. Смерд пошел спать. Малуша осталась во дворе одна. Глядя на огонек, который все мерцал и мерцал в княжьем тереме, она представляла себе, что там у окна стоит и думает тяжкую думу князь Святослав. Как много пришлось ему пережить — воюет он и воюет за Русь. Только что померла мать, княгиня Ольга, сейчас посадил он Ярополка в Киеве, посылает Олега к древлянам, а сам снова на брань! Трудно князю Святославу, никто не согреет его душу. Вот и не спит по ночам, стоит у окна, смотрит и думает тяжкую думу.
И если бы Малуша могла очутиться в этот миг возле князя Святослава, она положила бы руку ему на голову, закрыла ему глаза и сказала:
«Спи, Святослав, отдохни!»
3
В честь мужей новгородских, во славу сыновей Ярополка, Олега и Владимира — каждый из них занимал теперь стол в своей земле — князь Святослав велел устроить большой пир, пригласив на него послов из Новгорода, Искоростеня, а также лучших мужей Горы и нового города.
Пир князь велел начать с утра и кончить до сумерек, чтобы не зажигать на ночь глядя в деревянном городе огней, чтобы люди, выпившие много меда и вина, могли без увечий добраться до дому.
В Золотой палате поставили столы и скамьи, застелили их полотном и коврами, выкатили из медуш бочки с греческим вином, медом, олом, квасом; на столы подали мясо, жаренное на углях, на рожнах, сваренное в горнцах, — все обильно посыпанное пепером[230] и чабром; были тут и свинина, и баранина, и говядина, и конина; подали разную птицу — гусей, уток, лебедей и кур, всякую рыбу, которой богат Днепр, — осетров, карпов, сомов, и, наконец, различные овощи и фрукты — сливы, орехи, виноград.
Чтобы было из чего есть и пить, столы уставили серебряными и глиняными корчагами и горнцами, братинами, мисками, кубками и чарами, положили и ложки.
Но пировали не только в Золотой палате. Там для всех не хватило бы места — ведь на пир мог прийти каждый, кто хотел славить князя. Поэтому повсюду — в Людной палате, в светлицах, сенях, по всему терему и даже во дворе — поставили столы с кушаньями и медами, а под ноги постелили пахучую траву с оболонских лугов.
И спозаранку стали сходиться к княжьему терему бояре, лучшие мужи, тиуны, старосты, купцы. Позднее, когда почти все уже собрались, от Почайны привезли на возах мужей новгородских и древлянских.
Каждый обрядился по этому случаю во все лучшее. Бояре надели платна из фофудии и обояри, тканные золотом и серебром, с кружевами вдоль пол, с золотыми застежками, драгоценными камнями, надели на шеи гривны, золотые цепи.
Воеводы земель были в бархатных жупанах, туго стянутых поясами, в шапках с подпушкой, украшенных драгоценными камнями, с цветными корзнами, ловко перекинутыми через левое плечо, с мечами у поясов, в сапогах из красного и зеленого сафьяна.
Купцы пришли в темных длинных платнах, только некоторые надели гривны и цепи. Но платна были из самого дорогого греческого бархата, гривны и цепи — тонкокованые, витые, из чистого золота с чернью.
Труден и далек был путь мужей новгородских, но они знали, что их ждет в Киеве пир, и привезли с собою богатые наряды из тяжелых франкских и свионских гексамитов,[231] надели тяжелые гривны, цепи.
Один князь Святослав, казалось, не готовился к пиру. Он вошел в палату, когда там собралось полным-полно людей, в белом платне, с накинутым поверх красным, отороченным черной узкой каймою корзном. Никаких украшений, только тяжелая усерязь-тройчатка в левом ухе с двумя жемчужинами и рубином да красные сафьяновые сапоги с загнутыми носами — вот и весь его наряд.
Когда князь с сыновьями вошел в палату, все затихло.
— Что же вы умолкли? — громко спросил князь.
Мужи новгородские нашлись, как ответить князю Святославу.
— Желаю на тя пити! — промолвил Михало.
— Пей! — сказал князь и взял со стола доверху налитую красным вином чару.
Княжьи слуги зазвенели уполовниками, бегая между столами и наполняя чары вином и медом.
— Чего же не пьешь? — спросил князь, видя, что Михало держит в руках свою чару, но не пьет.
— Не могу я из такой посудины пить, — промолвил Михало.
— А из какой хочешь? — засмеялся князь, указывая на столы. — Есть чары, а есть корчаги… Выбирай, тысяцкий…
— Хотел бы, князь, выпить на тя из братины, да с тобою вкупе. — И Михало указал на большую серебряную братину с двумя ручками. — Ты почнешь ее, а я уж докончу, князь?
— Налейте! — сказал князь.
Одному из слуг, чтобы наполнить братину, пришлось набрать уполовников десять. Князь Святослав взял ее в обе руки. Все в палате примолкли, и князь среди этого безмолвия поднес братину к устам, не переводя дух, выпил половину и подал посудину Михалу.
— Пей! — промолвил князь.
Но у Михала был суровый, новгородский нрав.
— Не могу, — решительно сказал он.
— Почему не можешь? — грозно нахмурясь, спросил князь, и в палате, где до сих пор было шумно, наступила напряженная тишина.
— Ежели ты, князь, — промолвил Михало, — выпил на нас, новгородцев, половину, то мы хотим выпить на тя всю братину.
— Смелый ты человек, — громко засмеялся князь Святослав, — люблю таких! Пей, Михало, полную братину… И чтобы так пили вовек!
Тысяцкий Михало подождал, пока ему долили в братину несколько уполовников, поднес ее к устам и с трудом, правда, с передышками, но выпил до дна.
И тогда зазвенели кубки и чары. Воеводы, бояре, купцы киевские, мужи новгородские, выпив за князя, налили снова, пили без здравниц, потому что пить еще за кого-нибудь после князя было негоже. В сенях заиграла музыка — несколько медных труб, свирели, цимбалы и бубны.
Загомонила, зашумела многими голосами палата, казалось, сюда со двора ворвался свежий, теплый ветер. Хвала богам и князю — после долгих страдных дней тихо в городе Киеве, в землях мир, враги далеко, можно вволю есть и пить, можно не опасаться за свою жизнь и за жизнь детей, — слава, слава князю Святославу, князю киевскому Ярополку, древлянскому князю Олегу, новгородскому князю Владимиру!
Князь Святослав, сидя с сыновьями за столом, слышит эти крики, но хмель не берет его. Чуткий, точно охотник в засаде, сидит, задумавшись, князь Олег. Ярополк смотрит на мужей в палате, словно кого-
