гончары, скудельники и кожемяки, неподалеку от ворот Горы стоял только один каменный терем княгини Ольги и несколько деревянных — боярских. Теперь новые, добротные терема, каменные и деревянные, окружали всю Гору, они, казалось, наступали на землянки кузнецов, ремесленников, давили их.
Повсюду, где проезжали воины Владимира, их радостно приветствовали киевляне. В одном конце Подола новгородские воеводы встречались с земляками — купцами из Новгорода, в другом перепуганные хазары угощали воинов медом и олом, в третьем свион обнимал свиона. Посреди торжища пылал высокий костер перед деревянным Волосом, стоявшим уже без серебряных усов — их ночью, словно тати, вы рубили из дерева воины Ярополка.
А вокруг повсюду, на крутых склонах над Глубочицей, вливавшейся в Почайну, над быстрой Ситомлей, струившейся из Щекавицкого леса, на концах Гончарском, Кожемяцком, толпились люди, раздавались оживленные голоса, крики.
На Подоле князя Владимира встретили и те люди, которые ночью ударили в спину полкам Ярополка.
Они ждали его неподалеку от торжища, на широкой, обсаженной липами площади. Их было несколько сот, одни верхом, с мечами и щитами, другие пешие, с копьями, а то и просто с долбнями[151] в руках.
Владимира поразил один из них: старый, уже седой человек, слепой на левый глаз, сидевший на коне впереди всего земского войска.
— Челом тебе бьем, княже Владимир! — произнес он.
— Слава князю Владимиру! — закричали все.
— Кто ты еси? — спросил старика Владимир.
— Я воевода Рубач, — отвечал тот.
— Ты служил у Ярополка?
— Нет, княже Владимир! Я ходил с отцом твоим Святославом на ромеев и привез его меч и щит в Киев… Но я отдал оружие не в те руки, князь Ярополк повернул его против людей русских…
— А мне и русским людям ты будешь служить?
— Уже послужил и служить буду, сколько сил станет, княже! — отвечал воевода Рубач, и из его единственного глаза выкатилась слеза.
Внимание князя Владимира привлек еще один воин, лицо которого пересекал глубокий шрам; он стоял позади воеводы Рубача.
— А ты кто еси? — спросил князь Владимир.
— Тур, — кратко ответил тот.
— Но кто ты — ремесленник, смерд, робичич?
— Гридень…
— Значит, ты служил у князя Ярополка?
— Нет! Я гридень князя Святослава, Ярополк отнял у меня меч и щит.
— Спасибо тебе, Тур, что верно служил отцу моему и мне помог… хочу пожаловать тебя.
Тур пожал плечами:
— Меня пожаловать? О нет, княже Владимир, не надо пожалованья… На что оно мне? Да и за что жаловать? Не я один, многие люди помогали тебе.
— Чудной ты человек, Тур! Разве от пожалованья отказываются? Скажи тогда, чего бы ты хотел?
— Верни мне меч и щит, что отобрал у меня Ярополк.
— Дайте гридню Туру меч и щит! — приказал князь.
6
Среди людей, встречавших князя Владимира в предградье, стояла немолодая уже женщина с привлекательным, хотя немного суровым лицом, слегка выцветшими, но еще теплыми карими глазами и тонкими бровями, в темном платне и таком же платке на голове. Сжав губы, она смотрела вперед на Боричев взвоз, по которому двигалось войско князя Владимира.
В огромной толпе никто не знал этой женщины, никто не мог знать ее и среди дружины князя Владимира, а тем более он сам, но беспокойные глаза женщины, тревожное выражение лица, весь ее вид говорили о том, что она очень взволнована, словно боится чего-то.
И женщина эта действительно тревожилась, боялась, чтобы ее кто-нибудь не узнал, ибо когда-то была она ключницей княгини Ольги, тайной любовью покойного князя Святослава, матерью князя Владимира, который ныне с победой вступал в город Киев.
Малуша не видела своего сына много лет, да, впрочем, много ли довелось ей любоваться им и раньше?! Несколько счастливых месяцев в Будутине, где она родила и выкормила его, да еще одно краткое мгновение, когда она не выдержала, босиком пришла из Роси в Киев, чтобы издали попрощаться с сыном, хотя бы взглянуть на него.
Если бы знал кто в Киеве, сколько раз и с какими горючими слезами молилась Малуша за сына своего Владимира-князя, сколько раз выходила на кручу над Днепром, откуда когда-то провожала своего сына, до боли в глазах вглядывалась в туманную даль — не покажутся ли там лодии князя Владимира.
И лодии поплыли по Днепру, только не Владимировы а Ярополковы, княжьи биричи[152] кричали над спуском у Почайны, что Ярополк повел брань с Владимиром, чтс киевские воины разбили новгородцев и чуть не убили самого Владимира под Любечем. Позднее они стали кричать, что князь Владимир идет на Киев, где ждет его смерть.
А потом воины Владимира осадили Киев; уже на валах у Глубочицы началась великая сеча, а прошлой ночью мимо Берестовского леса вниз, к Родне, двинулись воины Ярополка, лодии поплыли по Днепру; ночь была темная, но Малуша подошла к самому берегу и все видела. И вот воины князя Владимира вступают в Киев, они все ближе и ближе. О, что творилось с Малушей, как билось ее сердце, как пылало лицо, когда она увидела сына. Еще издали узнала его Малуша — статный, красивый, сидел он в седле, опираясь на стремена, и, держа повод в левой руке, правой приветствовал людей.
Ближе, еще ближе — вот Малуша увидела его лицо, немного утомленное и бледное, непокрытую голову, на которой ветерок играл русым чубом, карие глаза, тонкий нос, усы, улыбающиеся губы…
— Слава князю Владимиру! — гремело вокруг. — Слава, слава!
Одна только Малуша молчала, потому что слезы, горькие, но все же радостные слезы, сдавили ей горло. Она была счастлива, что видит наконец своего сына, в мыслях обнимает, целует его.
Нет, никому она не расскажет о своей радости и счастье, ибо Владимир-князь должен быть князем, ей же судила доля — и она благодарна Богу за это — только стать матерью князя, а самой остаться рабыней навек.
Внезапно Малуша застыла; следом за князем, тоже верхом, с мечом у пояса, ехал Тур. «Что случилось, как он тут очутился?» — подумала она, ужасаясь при мысли, что Тур ее увидит. Но это длилось одно мгновение, гридень не смотрел в ее сторону.
— Слава! Слава Владимиру! — раздавалось вокруг.
Не кричала только мать, любившая его больше, чем все эти люди. Она жадно всматривалась в родное, столь милое ее сердцу лицо сына, следила за каждым его движением, ловила его взгляд, а когда Владимир проезжал мимо, ухватилась за стремя, прошла, не известная никому, рядом, совсем близко, несколько шагов. И это было ей наградой за все слезы и муки.
7
У ворот Горы князь Владимир остановил коня и медленно сошел с седла. Спешились и воеводы, рынды, гридни, вся дружина.
